Игорь Свинаренко - Беседы с Vеликими

Вот Ирочка приходит из своего первого рейса и привозит мне два галстука. Жена у нее спрашивает: «Сколько это стоит?» Она сказала, что всю зарплату потратила на эти два галстука. Моя говорит: «Ирочка, ты так тяжело работаешь, ты купила папе два галстука, а на эти деньги можно было купить 80 мотков мохера». На что Ирочка сказала: «Мамочка, я прикинула, у папы на груди 80 мотков мохера не поместятся, поэтому я выбрала галстуки».

Какой она была человек! Как-то я был в круизе на судне «Карелия». И один человек из экипажа вдруг узнал, что Ирочка – моя дочь. И он мне сказал: «Я с именем этой девочки в могилу буду сходить». И я увидел, что он передо мной на коленях стоит. И он начинает рассказывать… Была такая история, что его ни за что хотели списать на берег. Но Ирочка за него вступилась, хотя он ей чужой человек – и она из-за него рисковала! И вот он остался на судне… Говорит: «Я сейчас – завскладом. У меня сын на юрфаке, дочка в мединституте, у меня дома все в порядке. А если бы не эта девочка, где бы я был и где бы были дети?»

Такое повышенное чувство справедливости у этой девочки было, как ни у кого на свете. Вот такая вот правда…

– Это все строилось во время чумы! – Боря сам восхищается результатом своих усилий, и совершенно не зря. А чего скромничать? – Во время чумы строилось! Про это кто-то так и написал: пока на этом постсоветском пространстве все занимались строительством пирамид, мы построили вот это. Я понимал, что в жизни мне это не поднять, это сумасшедший дом, чума… Потом ты заметь: сколько здесь доброты человеческой, сколько тепла, сколько труда! Это здание особенно душевно для меня, тут – настоящая Одесса, ее щедрость, ее красота…

Эта штука обошлась в копейки по сравнению с тем, сколько она должна была стоить. Я тебе сейчас скажу цифры, и ты поймешь, сколько здесь лежит человеческого труда дармового, просто благородного труда. У нас оприходована каждая копейка, у нас все на счету, каждая нитка, которая сюда поступает. Само здание и вся аппаратура, которая здесь есть, и все, что тут есть, – все вместе имеет балансовую стоимость всего 2 миллиона 147 тысяч гривен, то есть, грубо, 400 тысяч долларов! Тут одной площади – 4 тысячи 500 метров квадратных. Это же даром, понимаешь?

В общем, про это не зря пишут в таких приблизительно терминах: «Одесситская уникальная святая наглость – поставить себе ранее неразрешимую задачу и решить ее». Еще: «Он создал здание, достойное города, полдела сделано, – теперь осталось сделать так, чтоб город был достоин здания».

– Сначала мы это назвали «Центр для ослабленных детей и детей-инвалидов». Мы думали, что и ослабленные будут, которые боятся уроков физкультуры, и мы будем делать их равными среди равных. Когда Ирочка говорила, что я должен помочь тем, кому плохо, она имела в виду просто слабых детей. Она не подозревала, наверное, сколько в стране детей-инвалидов! Какое количество! Мы с тобой жили в стране, где балет, космос…

– …и ни одного пандуса.

– Да! Откуда? Единственное место в городе, а может, и в стране, где есть пандус, – это выставочный зал в нашем реабилитационном центре…

– А в Америке пандусы кругом. Можно любой город проехать насквозь на инвалидной коляске… Всю страну!

– О чем ты говоришь! Конечно… Я же все там видел. Но, чтоб вы сильно не расстраивались, скажу, что в Америке есть не только пандусы и прочая бескорыстная забота об убогих, но и обычные, как у нас, воры, которые украли у Литвака сколько-то там десятков тысяч долларов. Собранных как раз на строительство центра. После такой пропажи нормальный человек все б бросил. И совесть его была бы в принципе спокойна: «Видит Бог, я сделал все, что мог! Даже денег насобирал, но разве с этим народом можно что-то хорошее построить?!»

Был еще один чудесный американец, у которого Боря просил миллион долларов – на томограф. Миллионер обиделся, что его тревожат по пустякам, после того как вчера он дал кому-то 40 миллионов на госпиталь. И предложил Боре приготовить серьезную письменную просьбу ну миллионов хотя б на сто. А когда заявка была готова, случилось так, что деньги у миллионера кончились. Правда кончились, а не то чтоб ему было жалко. Так бывает! В общем, очень странно, что центр этот построен и цел…

– А он вообще чей? – хороший вопрос пришел мне на ум.

– Ты знаешь, мы не стали заниматься ни акционированием, ни приватизацией… Мы просто руководим этим. Это осталось коммунальной собственностью.

– А значит, начальство это может у тебя в любой момент забрать, конфисковать, выгнать вас, открыть тут для начала, например, дом престарелых, а уж после сдать всю контору под офисы. Так?

Он мрачнеет:

– Попытка была. Я в Киеве выступал в передаче – это как у вас «Герой дня» – и сказал: мы настолько сильны нравственно, что каждый, кто перейдет мне дорогу, – сломает себе шею. Да не могут они это закрыть, это же святыня. Все поняли и успокоились, и больше не пытаются забрать. Это стоит как утес. Не могут они ничего сделать, они могут изойти слюной, желчью, чем хочешь, но у них ничего не получится никогда в жизни. Но с другой стороны, к сожалению, это все до тех пор, пока я жив…

– Как вы живете, на что?

– Мы тратим 35 тысяч гривен в месяц. Это зарплата, а за свет и воду город с нас не берет денег. Я тут в реабилитационном центре, хоть я и президент фонда, ни копейки не получаю. У меня только в спортшколе зарплата и еще пенсия как участнику войны (мальчишкой работал в военное время на заводе) – это где-то 60 долларов выходит. У меня врач сегодня 46 долларов в месяц получает, а медсестра – 23. Это вообще можно сойти с ума! Но они не уходят отсюда, все прикипели и не уходят. Тут же прекрасный коллектив работает, прекрасный! Единственное, о чем я думаю, – поднять им зарплату надо.

– Задерживаешь зарплату?

– У нас не было, к счастью, срывов. Не бывает задержек. А на всякий случай у меня НЗ есть: 24 тысячи долларов. Нам перевел один человек, и мы их не трогаем… А историю с ангелом ты знаешь?

– С ангелом?!

– Ну да! У нас же ангел над входом, это Мишка Рева сделал, одесский скульптор. Так когда окна ставили, сорвалась рама металлическая, тяжеленная, и внизу 40 человек, в том числе и Мишкин отец. Сколько б народу поубивало! Но рама зацепилась за крыло ангела! А про голубей слышал? Мы их взяли взаймы, на торжественное открытие – и выпустили из окон, красиво было. Так голуби эти не улетели. Сели на крышу и сидят!

– Как это – остались? Что ж они, на крыше и живут?

– Нет, мы немедленно построили им голубятню. Ну, в общем, что ему постройка голубятни – так, ерунда…

– Но тут у нас, конечно, не голуби главное… Тут самое главное – дети, которые побывали везде и никто им помочь не смог, лечили их, лечили, а ничегошеньки не изменилось, потому что патология страшная: болезнь эта неизлечима. Я сам не могу понять… Здесь происходят чудеса! Тут сердца рвутся два раза. Один раз, когда тебе приносят этого калеку, второй раз – когда он уходит на своих ногах. Его мать не верит своим глазам!