Журнал «Посев» № 2 (1589) - февраль 2010

Наряду с этим, в декрете содержался призыв: «мобилизовать батальоны для рытья окопов под руководством военных специалистов. 6) В эти батальоны должны быть включены все работоспособные члены буржуазного класса, мужчины и женщины (выделено мной – Д.С.), под надзором красногвардейцев; сопротивляющихся – расстреливать» . [36] Гражданская война и военная интервенция в СССР: Энциклопедия. – М.: Сов. Энциклопедия, 1987. – с. 566.

Данный декрет был передан на места телеграммой, а 22 февраля 1918 г. опубликован в печати («Правда», «Известия ЦИК»).

В Крыму, где массовое истребление «врагов революции» активно проводилось, начиная с декабря 1917 г., распоряжение Совнаркома спровоцировало новую вспышку террора.

Особенно трагические события произошли в Севастополе. Около 21 часа 21 февраля 1918 г. на линкоре «Борец за свободу» состоялось собрание судовых комитетов, которое решило «заставить буржуазию опустить голову». Намечен был ряд действий, «вплоть до поголовного истребления буржуазии». [37] Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Указ. соч. – с. 287.

К 12 часам на Каменной пристани (Находится на западном берегу Южной бухты, ниже бывшего Дворца культуры строителей) собралось более 2500 вооруженных матросов. Разбившись на отряды, черноморцы под лозунгами «Смерть контрреволюции и буржуям!», «Да здравствует Социалистическая Революция!», около 2 часов ночи 23 февраля 1918 г. вошли в город, где начали массовые обыски, грабежи и убийства.

Одними из первых мученической смертью погибли глава Таврического мусульманского духовного управления и председатель мусульманского комитета, муфтий Челебиджан Челебиев, контр-адмирал Николай Львов, капитан 1-го ранга Федор Карказ, капитан 2-го ранга Иван Цвингман и старший городовой севастопольской полиции Синица, содержащиеся в городской тюрьме.

Согласно свидетельству очевидца, морского офицера Владимира Лидзаря, обреченным «…связали руки назад (вязали руки матросы и рабочий, плотничий мастерской Севастопольского порта Рогулин)… Их повели… Никто из обреченных не просил пощады… Дорогой до места убийства, в Карантинной балке, как передавал потом рабочий Рогулин, их истязали: больного старика Карказа били прикладами и кулаками, и в буквальном смысле слова волокли, т.к. он болел ногами и не мог идти, адмирала Львова дергали за бороду, Синицу кололи штыками, и глумились над всеми… Перед расстрелом сняли с них верхнюю одежду и уже расстрелянных, мертвых били по головам камнями и прикладами» . [38] Гончаренко О.Г. Указ. соч. – с. 133.

Расправившись с первой «партией» узников, в 4 часа утра матросы возвратились в тюрьму, и, грязно ругаясь, вытащили из камер, избивая, полковников Шперлинга и Яновского, прапорщиков Гаврилова и Кальбуса, поручика Доценко, капитана II ранга Вахтина, лейтенанта Прокофьева, мичмана Целицо, севастопольских обывателей Шульмана (пробили голову) и Шварцмана (сломали ребро), инженера Шостака и матроса Блюмберга. Последним двум каким-то чудом удалось бежать. Остальные были убиты. [39] Зарубин А.Г.Севастопольская трагедия. К событиям 22-24 февраля 1918 года // Известия Крымского республиканского краеведческого музея, №11 – Симферополь, 1995. – с. 55–56.

Очевидец вспоминал: «Всем обреченным связали руки, хотя полковники Яновский и Шперлинг просили не вязать им руки: мы не убежим, говорили они… И эти пошли на свою Голгофу, не прося пощады у своих палачей, лишь у мичмана Целицо выкатились две слезинки – мальчик он еще был, вся жизнь у него была впереди, да прапорщик Гаврилов о чем-то объяснялся с бандитами… Их увели, а нам, оставшимся, сказали: мы еще придем за вами… Минут через 15–20 глухо долетел в камеру звук нестройного залпа, затем несколько одиночных выстрелов, и все смолкло… Мы ждем своей очереди… Мы лежим на койках, и глаза наши обращены то к иконам, то на окно, где за стеклом медленно-медленно приближается рассвет. Губы каждого невнятно шепчут: Господи, спаси, защити, ты единственный наш заступник, единственная наша надежда… Боже, как медленно, томительно приближается рассвет, минуты кажутся вечностью. Что пережито было за это время – не в силах описать ни одно перо… Послышались шаги и глухой говор… Звякнули ключи, провизжал отпираемый замок, и этот звук точно ножом кольнул в сердце… Они? Но нет, это отперли нашу камеру надзиратели. Началась поверка. Мы вышли в коридор. Пустые и мрачные стояли камеры, в которых еще вчера было так оживленно. Казалось, незримый дух убитых витает в них. В соседних камерах уцелело очень мало народу. Мы обнялись, расцеловались, мы плакали… Сколько в эту кошмарную ночь было перебито народу в Севастополе, никто не знает. <���…> И неудивительно, если вы встретите севастопольца, преждевременно поседевшего, состарившегося, с расстроенным воображением, – никто не ждал этого. Никто не ожидал, что люди могут быть такими зверями…» [40] Гончаренко О.Г. Указ. соч. – с. 134–135. (выделено мной – Д.С.)

В ту ночь офицеров убивали по всему городу. Вот как погибли друзья Н. Кришевского:

Полковник Я.И. Быкадоров. При обыске нашли миниатюру Государя, работы его жены. Убили на месте.

Полковник В.А. Эртель. Командовал конным полком на Кавказе, приехал на несколько дней в отпуск к семье. Как ни убеждал моряков, что не принадлежит к Севастопольскому гарнизону, все было напрасно. Видя, что смерть неизбежна, попросил завязать глаза.

«– Вот мы тебе их завяжем!.. – сказал один из матросов и штыком выколол несчастному Эртелю глаза… Его убили, и труп три дня валялся на улице, и его не выдавали жене. А Эртель был дивный человек, которого все любили, а солдаты – боготворили…» [41] Кришевский Н. Указ.соч. – с. 184.

Наряду с офицерами, уничтожались имущие горожане. 23 февраля 1918 г. некоторых из них – тех, кто не успел собрать или не сумел выплатить полностью контрибуцию, сначала собрали в помещении Севастопольского Совета, откуда затем перевели в Морское собрание. О том, что с этими несчастными сталось в дальнейшем, поведал в своем выступлении на 2-м Общечерноморском съезде матрос Беляев (судя по всему, противник кровопролития):

«Когда все люди были собраны в одной комнате, я посмотрел на них: там были и офицеры, и священники, и так, просто разные, кто попало. Там были совсем старые, больные старики. Половина матросов требовала уничтожить их. Была избрана комиссия, куда попал и я. Я старался, чтобы люди шли через эту комнату. Людей было много, были и доктора, была уже полная зала. <���…> Никто не знал арестованных, ни того, за что их арестовали. Больше стоять было негде. Пришла шайка матросов и требовала отдачи. Я уговаривал, что офицеры на выборных началах, доктора и старики. Ничего не слушали. Согласились вывести из зала. А около 12 час. ночи звонит телефон из городской больницы, меня спрашивают, что делать с 40 трупами, что около больницы. И тогда я узнал, что всех поубивали. Я слыхал, что в Стрелецкой бухте на пристани много убитых. Я обратился снова в Совет.<���…> Но все меры были бессильны, матросы разбились на отдельные кучки и убивали всех» . [42] Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Указ. соч. – с.289.