Газета Троицкий Вариант - Газета Троицкий Вариант # 42 (24_11_2009)

Нерелигиозные люди, поминая рай и бессмертную душу, берут от религии (например, от окружающего нас христианства) самое лучшее, что она может дать, — утешение, и оставляют за скобками все, что к нему прилагается: и страх божий, и негигиеничное причастие, и нерациональное чадородие, и неполноценное питание в пост, и, конечно, концепцию воздаяния за грехи. На месте христианина я бы не оценила такую степень упрощения; мне это показалось бы чем-то вроде популяризации работы Большого адронного коллайдера на уровне «щас как грохнет — и мы все умрем» — ну, только в данном случае «щас как грохнет — и мы все спасемся». Люди стараются, молятся, соблюдают, богословские трактаты пишут, а концепция рая все равно больше успокаивает не их, а временно примкнувших. Несправедливо.

Но и сам нерелигиозный человек, вспомнивший при столкновении со смертью про рай и душу, как мне кажется, ставит себя в неловкое положение. В современной России религиозность, к сожалению, может быть неосознанной и неотрефлексированной (уже выросло поколение детей, которых просто так воспитали), а вот атеизм неосознанным быть не может (как может быть неосознанным курение, но не его отсутствие): каждого человека сто раз пытались обратить и привлечь к вере, у каждого есть обратившиеся к религии родственники или друзья детства, которым хочется его спасти, разделить с ним свой кайф, чтобы увериться в его правильности. Религия соблазнительна, религия идеально соответствует психологии человека, религия дает готовые ответы и чувство принадлежности к своим, религия дает всемогущего воображаемого друга. Религия прекрасна. Не поддаться обаянию религии — особенно при приближении смерти — могут только очень мужественные и разумные люди. Я уверена, что нерелигиозных людей нужно ценить и уважать (как и всех, кто не ищет легких путей и думает своей головой). Поэтому, если я вижу, как нерелигиозный по жизни человек вдруг аппелирует к христианской мифологии, когда у него случается беда, то я испытываю чувство неловкости — гораздо более сильное, чем если об этом говорит христианин. Мне кажется, что человек проявляет недостойную слабость и я нечаянно оказалась свидетелем. Как если бы он был последовательным защитником прав животных и вдруг на моих глазах пнул котенка. На практике, конечно, я никак свое недоумение не выражаю и утешаюсь тем, что это могла быть фигура речи (в России много религии, она проникла в речь), но отмечаю, что мне желательно успеть поссориться с таким человеком до моей смерти — а то он и меня в рай отправит. И моим близким будет неприятно. Как мне неприятно, когда на могиле моего дедушки ставят крест (хотя он был совершенно уверен, что ему будет все равно, и поэтому не возражал), когда про моего убитого в пьяной драке приятеля говорят, что он будет в раю (что-то я сомневаюсь, что именно там, так что оставьте меня лучше с моим знанием о трансмембранных токах), и когда про академика Гинзбурга пишут «идет Виталий Лазаревич по белой дороге под шумящими деревьями, к свету» (до какого вопиющего неуважения к личности нужно дойти, чтобы вот таким образом оставить за своими верованиями последнее слово).

Мне бы очень хотелось, чтобы соблюдались какие-то границы. Я прошу прощения у верующих читателей, если я оскорбила их религиозные чувства. Но я уверена, что превращение религиозной системы в набор ритуалов, выражений, примет, процесс ее расползания и размывания в обществе, утрата первоначальной идеи и широкое распространение самых простых и увлекательных ее фрагментов -процесс, неприятный не только для атеистов, спотыкающихся о религию в самых неподходящих местах, но и для верующих, спотыкающихся о пренебрежительное отношение к их ложно понятой религии в обществе. Я не против того, чтобы у людей была религия. Я против представления о том, что все попадают в рай стройными рядами — как бы внятно они ни выражали при жизни свое нежелание туда попадать.

Ревекка Фрумкина

В поучительных размышлениях Леонида Костюкова о том, что такое .сегодня «нормальная жизнь», по крайней мере в большом городе, www.polit.ru/analytics/2009/11/07/normalnayazhizn.html , был упомянут мой заочный собеседник Саша — молодой лингвист, который сейчас учится в Университете Гонолулу. Саша не без грусти написал мне, что он едва ли будет стремиться вернуться в российскую провинцию, где он с трудом зарабатывал на хлеб и уж никак не мог заниматься наукой.

Процитирую Костюкова: «Поэтому сетования аспиранта-лингвиста на то, что в России его занятия лингвистикой не востребованы, а на Гавайях востребованы, не представляются мне (повторяю, из Москвы) абсолютно корректными. Моя философия на этот счет очень примитивна. Есть дело, которым ты занимаешься 100% для своего удовольствия в свободное время. Это может быть лингвистика, или писание стихов, или коллекционирование бутылочных крышек».

Простите, но для своего удовольствия в свободное время наукой можно было заниматься во времена Грегора Менделя. Впрочем Леонид Костюков кончал мехмат МГУ, так что не мне ему объяснять, чем серьезные занятия наукой отличаются от писания стихов или коллекционирования бутылочных крышек.

В современном мире социум, где занятия наукой как таковойпоследовательно рассматриваются как частное дело отдельного лица, попросту обречен. Другое дело, что бедный социум не может поддерживать любые научные исследования и потому при разумной политике вынужден делать это выборочно: скажем, в свое время Индия декларировала так называемую политику точечной поддержки науки — тогда это была математика, и в частности математическая статистика (уточнения со стороны историков науки приветствуются).

Заметьте, что я говорю о социуме, а не о государстве, поскольку в развитых странах финансирование науки во многом — дело частных лиц. Меж тем, «наш человек в Гонолулу»тоже прочитал статью Л. Костюкова. Вот что он написал мне в частном письме (публикуется с его разрешения):

«...меня, честно говоря, возмутила такая постановка вопроса (и дело здесь вовсе не во мне). Автор утверждает, что если тебе нравится заниматься лингвистикой, то в чем же дело? Занимайся этим в свое свободное время за свой счет. Но дело в том, что для меня лингвистика — это не хобби, это моя работа и жизнь, это мой образ жизни. Мне, например, нравится путешествовать, однако же я не требую финансировать мое увлечение. Я за это плачу сам. В случае с лингвистикой это моя работа, и за работу должны платить соответственно: должны быть условия исполнять эту работу качественно, т.е. литература, программное обеспечение, лаборатория и т.д. У нас же [далее автор пишет о своей работе в провинциальных российских вузах. — Р.Ф.] очень часто выезжали на энтузиазме простых людей: на моей кафедре (на первом месте работы) постоянно собирали деньги на что-то: на бумагу для принтера, на картридж ксерокса/принтера, на чайник для кафедры и даже на мыло в туалет (!).