Лев Данилкин - Нумерация с хвоста. Путеводитель по русской литературе

Между тем в книге есть и замечательные, естественно напряженные, чреватые «честным» катарсисом рассказы – «Шесть сигарет и все такое» (про ночь в клубе), как «Белый квадрат» (про погибшего мальчика), как «Карлсон» (про странного друга); все это внятные, без особых вывертов сконструированные тексты, где автору не нужно напрямую проговаривать те чувства, которые он испытывает; сами события действуют и на героя, и на читателя таким образом, что сложное движение души возникает само по себе – и улавливается локаторами даже самых прожженных скептиков; и вот это и есть мастерство писателя.

Разумеется, интересно узнать, что чувствует Прилепин-лирик, но, как сказал бы блаженный Августин, не сию минуту; в первую очередь нам любопытен мир, который видит и знает Прилепин, ценный свидетель, обладающий уникальным опытом. Факт остается фактом: чем однороднее, внятнее прилепинские рассказы, тем лучше, чище у него получается; чем «многоплановее», «метиснее», чем больше он озабочен трансляцией некоего чувства, а не собственно истории – тем претенциознее, хуже получается. Сюжеты съедают друг друга, и остаются одни «витамины».

Такое ощущение, что Прилепин, несмотря на свой непогрешимый прищур, сам еще не понимает, кто он – лирик, изучающий собственную реакцию на мир, или стремящийся к объективной правде исследователь действительности. Дежурное утешение, которым лечат такого рода неопределенность, всем известно: в любом случае хорошо, что он не застаивается, что все время на ногах, что готов встретить удар, что, так или иначе, остается писателем. Несколько раз – плохим, несколько – хорошим.

Книги всеми забытого третьестепенного советского писателя Громова обладают сверхъестественной способностью вызывать в читателях исключительные чувства: силу, ярость, терпение и проч. За раритетами охотятся несколько сект библиофилов; руководителем одного из таких формирований приходится стать главному герою Алексею. За право читать галлюциногенную Книгу приходится сражаться с топором в руке – на каждой странице, и это почти не преувеличение; подлинное понимание сути Книги приходит к герою в тот момент, когда его «я» решает разделить судьбу выбранного им – и полагающегося по праву рождения – «мы».

Как всегда, Елизарову («Ногти», «Pasternak») удалось найти тему, по-настоящему захватывающую своей курьезностью, и составить интригующее попурри из сюжетов литературы 90-х годов – чтобы затем аккуратно вплести коллизии «Сердец четырех», «Бубна Нижнего мира» и «Голодного времени» в представляющуюся ему интригующей тему – ностальгию по «советскому», по «Небесному Союзу». Острые выходы один на один с минимальным вкусом («канувшая страна из небытия предъявляет свои векселя о долге»), далеко не плоские мысли («Союз знал, как сделать из Украины Родину. А вот Украина без Союза так и не смогла ею остаться»), шокирующие декорации (бойня в доме престарелых), десятки батальных сцен, духоподъемный пафос, умело придушенный всепронизывающей иронией, – буквально все говорит о том, что, несомненно, перед нами самый сильный текст Елизарова, непобиваемый в той системе координат, которую он сам для себя создал.

Не в первый раз приходится признать: у Елизарова удивительно сильные и проворные пальцы – которыми он с непостижимой ловкостью перебирает горы слов, чтобы выбрать единственно возможные таким образом, чтобы у читателя сложилось ощущение полного отсутствия контакта с реальностью; Елизаров – по-настоящему креативный автор, с фантастической сноровкой преобразующий в законченные художественные произведения самые нелепые и выморочные сюжеты.

Наблюдая, с каким тщанием унавоживает автор свою ностальгию, трудно не разделить с героем тот энтузиазм-задним-числом, который он испытывает в отношении «Небесного Союза»; и если правда, что в громовских книгах есть сила и кто-то в самом деле должен поддерживать это поле в надлежащем состоянии, то Елизаров лучший кандидат на эту должность; также, имея представление о его далеко не громовской харизме, можно не сомневаться, что в распоряжении Библиотекаря окажется достаточное число подобных ему трейнспоттеров, пожелающих обзавестись читательским билетом.

Три необходимых предуведомления: 1. Нынешние тексты Полякова отличаются от его же ранних текстов типа «ЧП районного масштаба» и «Ста дней до приказа»: он остался замечательным рассказчиком, но не дает ни малейшего повода обвинить себя в конъюнктурности; 2. О Полякове-писателе не стоит судить по его деятельности в качестве редактора «Литературки» и члена Общественной палаты – разница между «бу-бу-бу» и «бла-бла-бла» («поучать» и «развлекать») ему хорошо понятна. 3. Неверно, что Полякова читают одни тетки, которые от скуки интересуются «мужской психологией», – во-первых, не только, во-вторых, «тетки» не являются целевой аудиторией, а в-третьих, «теткам» как раз нравится не «психология», а чтоб тестостерон и «ботинки, полные горячей водкой»; а здесь ничего подобного нет.

Режиссер Жарынин (нахрапистый бабник, говорун и экстраверт) и писатель Кокотов (флегматик, рохля, романтик и интроверт) поселяются в Ипокренино, подмосковном санатории для «ветеранов культуры», чтобы сочинять сценарий по кокотовской повести. На «ветеранов» ни тот, ни другой не тянут, но у обоих в большей или меньшей мере бурное прошлое – советское, перестроечное, постперестроечное; именно там, в прошлом, находится неиссякаемый источник баек, историй, анекдотов. Есть официальная версия, есть менее официальная, есть вроде как подлинная, а есть версия тех же событий, рассказанная другим человеком; клубок, который люди, имеющие вкус к этой игре, могут разматывать и сматывать сколько угодно.

Вставным историям нет конца (фигурально выражаясь – на последней странице стоит штамп «Конец первой части»); мемуаристы с наслаждением вязнут в прошлом – а между тем не оказаться бы им на улице. Жадность и финансовая некомпетентность начальства привели к тому, что вот-вот на Ипокренино, лакомую подмосковную недвижимость, наложит лапы кредитор-рейдер. Надвигающаяся катастрофа (теоретически можно принять гериатрический санаторий за аллегорическое изображение всей России) неизбежно способствует активизации «декамероновской» компоненты. Творческая интеллигенция, боящаяся внешней опасности, жмется друг к другу; шашни заводятся там и сям; колоритные старики, появляясь в эпизодах, очень оживляют второй план – и обеспечивают бесперебойное поступление комического материала.