Юрий Карякин - Достоевский и Апокалипсис

Я это вначале только почувствовал, но не понял. Понял только сейчас.

Монолог у Бахтина.Во-первых, что вообще имеется в виду под словом, понятием — «монолог».

Во-вторых, что имел в виду конкретно под монологом (и полифонией) Бахтин? Все время иметь в виду, что он очень оговорочно употреблял эти понятия, называя их то аналогиями, то — образами-понятиями.

Так или иначе, вероятно, должна быть глава:

«О сомнениях в самой возможности существования монолога».

Да, монолог невозможен именно по самому происхождению самого СЛОВА. СЛОВО, по природе своей, по своему происхождению и, стало быть, по своим последствиям бесконечным, — не монологично, а диалогично, полифонично.

Мне кажется, что, как это ни странно, ММБ почему-то не учел этого в своей теории. И дело как раз совершенно не в том, что Достоевский противостоит другим писателям как диалогист, полифонист — монологистам, а в том, что он открыл и «продемонстрировал» — художественно — диалогическую, полифоническую природу и монолога (гениально его определение: « корчащееся слово», «слово с оглядкой»… ) — тут надо найти какие-то другие слова… Ведь если идет речь о слове, о слове звучащем, откликающемся и рассчитанном на отклик, вызывающем на отклик, о слове-отклике и слове, требующем отклика, о слове аукающемся, которое самое есть ауканье, — то, стало быть?.. Вот перед нами природа СЛОВА как слова, которое не может быть монологичным, как слово, которое не может не быть диалогичным и полифоничным.

М.М. Бахтин: у Достоевского нет характеров, нет типов. Но сам-то Достоевский мыслил себя именно в этих категориях. И о той же Библии: «все характеры». М. Бахтин: критик должен понимать автора лучше, чем сам автор себя понимает. Сомнительно.

У М.М. Бахтина есть гениальная мысль (не надо — «гениальная»; вообще этих апологетических определений — тщательно избегать, принципиально, ну один, максимум два-три раза на тысячу страниц, где уж нельзя удержаться, да и то — постарайся удержаться: надо научиться, надо суметь — описать, передать впечатление гениальности, а не отделываться апологетическим эпитетом, в сущности, не требующим никакого усилия мысли): Достоевский мыслил целыми мировоззрениями . [164]Кажется, эта мысль относилась у Бахтина прежде всего — к «Сну смешного человека».

Если каждое произведение (да и все творчество) великого художника — это как бы храм, то в отношении Достоевского можно сказать так: Он строит свой храм из храмов других. храмы «чужие» он делает своими, своими «кирпичиками»…

Все так. Но: чтобы так мыслить, чтобы так строить, надо… в совершенстве знать эти «целые мировоззрения», надо знать эти «храмы» чужие — как свои, и только тогда можно так мыслить, можно так строить.

Ну вот, к примеру, — о Шиллере в «Преступлении и наказании»: «Шиллер-то, Шиллер-то наш», «шиллеровские натуры».

Одно — всего одно! — словцо, а что за ним? Для самого Достоевского? Для тогдашнего читателя? И — для сегодняшнего?

Для Достоевского — это: прочтение, еще в юношестве, всего Шиллера ( а это — описать — физически наглядно, осязательно, точно) . Это: «я вызубрил Шиллера <���…> бредил им…» [165]

Для тогдашнего читателя эти чувства и мысли Достоевского были родны, понятны (как и для его героев). Автор, герои, читатели — говорили на одном языке, слушали друг друга на одной «волне», понимали друг друга с полуслова, с полунамека.

Вот что значит, конкретно, мыслить «целыми мировоззрениями», строить из храмов-кирпичиков.

Может ли так мыслить, строить, сотворчествовать читатель современный (да и даже большинство исследователей)?

Но ведь точно такое же рассуждение можно — нужно — отнести ко многим десяткам имен , подобных Шиллеру…

Не знаешь этого, не понимаешь — не вспыхнет в душе твоей из этой искры огонь, не сможешь соучаствовать, сорадоваться.

А еще, скажем, та же Сикстинская Мадонна Рафаэля… В художественных произведениях она упоминается два-три раза («Преступление и наказание», «Бесы»?..)

Опять:

1. Что значила Сикстинская Мадонна для Достоевского самого?..

2. Для его читателей тогдашних?

3. А для нынешних?

Кстати: а сколько тогдашних читателей-то было?! Не забудем (в этом отношении — факт из фактов): трехтысячный тираж отдельного издания «Бесов» 1873 года на треть не был раскуплен — тираж тогдашних журналов буквально ведь капля в море.

Нынешние — зато! — имеют, только пожелай, пусть несовершенные, но альбомы, видеокассеты… Но — знают ли, понимают ли, чувствуют, — что тогда значила эта Мадонна для Достоевского?..

И ведь то же самое, то же самое — о Гольбейне.

То же самое и с музыкой, которую слушал, любил — не любил Достоевский…

Короче, то же самое со всей его «Библиотекой», — литературной, изобразительной, философской, музыкальной…

Когда-то, лет десять назад, читал извлечения из набоковской лекции о Достоевском. Расстроился и озлился. Неделю назад купил набоковские лекции по русской литературе. [166]Неделю откладывал прочтение. Ходил как кот вокруг горячей каши: опять боялся расстроиться. Наконец вчера прочел. Конечно, расстроился, но больше всего из-за самого Набокова.

Набоков для меня (как, наверное, и для всего нашего поколения) любовь поздняя, но — любовь.

1. Если б не знал, что это Набоков, ни за что бы не поверил. Имею в виду мысли. По стилю можно еще угадать.

2. Поражает минимум информированности самого Набокова и минимум информации, которую он сообщает американским студентам.

3. Общее неприятие Достоевского как художника. Ничего оригинального. Все это было — и посильнее — у Тургенева, Толстого…

4. Надо прежде всего понять:

а) на чем, на каких фактах основана его предвзятость;

б) почему такая личная неприязнь?

Да, надо понять, прежде чем оценивать.

Все отрицательное о Достоевском — в его оценках, повторяю, — неоригинально.

Учесть, что это лекция. Лекция студентам, лекция американским студентам. Прагматическое просветительство, так сказать. И все-таки это не на уровне самого Набокова. Ну а теперь конкретнее. Перечитаем с самыми первыми комментариями.

« Я испытываю чувство некоторой неловкости, говоря о Достоевском.

В своих лекциях я обычно смотрю на литературу под единственным интересным мне углом, то есть как на явление мирового искусства и проявление личного таланта. С этой точки зрения Достоевский писатель не великий, а довольно посредственный, со вспышками непревзойденного юмора, которые, увы, чередуются с длинными пустошами литературных банальностей. В «Преступлении и наказании» Раскольников неизвестно почему убивает старуху-процентщицу и ее сестру» (с. 176).