Газета Дуэль

- Учтите, положение неспокойное, и вам следует довести боевую готовность войск противовоздушной обороны Москвы до семидесяти пяти процентов.

В результате этого короткого разговора у меня сложилось впечатление, что Сталин получил новые тревожные сведения о планах гитлеровской Германии».

В 19 часов 21 июня у Сталина собирается совещание, на которое был специально приглашен только что прибывший из Берлина военно-морской атташе М.А. Воронцов. На этом же совещании присутствовали члены политбюро и нарком обороны Тимошенко. Жукова среди приглашенных на сей раз не было. В 20 час. 15 мин. совещание прерывается. Тимошенко явно дается какое-то задание, после выполнения которого, через 35 минут, он уже вместе с Жуковым и Буденным возвращается в кабинет Сталина.

Сразу после первой части совещания у Сталина Воронцов является к адмиралу Кузнецову. Вот что по этому поводу пишет в своих мемуарах Кузнецов:

«В 20.00 пришел М.А.Воронцов, только что прибывший из Берлина.

В тот вечер Михаил Александрович минут пятьдесят рассказывал мне о том, что делается в Германии. Повторил: нападения надо ждать с часу на час.

- Так что же все это означает? — спросил я его в упор.

- Это война! - ответил он без колебаний».

Трудно представит себе, чтобы Воронцов мог сказать такое командующему флотом СССР, если бы несколько минут до этого Сталин пресек его сообщение о возможности скорого нападения немцев, обвинив Воронцова в паникерстве и дезинформации. В свете этого становится весьма сомнительным описание истории принятия директивы №1, оставленное в мемуарах маршала Жукова.

И, наконец, при обсуждении темы принятия высшим советским руководством страны директивы №1, нельзя пройти мимо недавно обнародованных дочерью маршала Буденного в передаче РТР от 26.04.05 «Маршал Буденный. Конец легенды» записей из доселе неизвестного дневника ее отца. Надо сказать, что интерпретация событий, происходивших вечером 21 июня в кабинете Сталина, приведенная в дневнике Буденного, весьма существенно отличается от картины событий, нарисованной Жуковым. Вот как это событие описывает Семен Михайлович:

«21 июня. Сталин сообщил нам, что немцы, не объявляя нам войны, могут напасть на нас завтра, т.е. 22 июня, а поэтому, что мы должны и можем предпринять до рассвета. Тимошенко и Жуков заявили, что если немцы нападут, то мы разобьем их на границе, а затем и на их территории. Сталин подумал и сказал, это несерьезно».

В чем же заключались основная ошибка нашего Генерального штаба.

Прежде всего, Генштаб уже на этапе планирования предмобилизационных мероприятий допустил ошибку в определении вероятных сроков немецкого нападения, и придерживался этой ошибочной даты начала войны вплоть до 20 июня. Однако куда большая ошибка была допущена военным руководством СССР в оценке характера начальных действий вермахта. Вот что по этому поводу пишет маршал Жуков:

«Внезапный переход в наступление в таких масштабах, притом сразу всеми имеющимися и заранее развернутыми на важнейших стратегических направлениях силами, то есть характер самого удара, во всем объеме нами не предполагался. Ни нарком, ни я, ни мои предшественники Б.М. Шапошников, К.А. Мерецков, ни руководящий состав Генерального штаба не рассчитывали, что противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день мощными компактными группировками на всех стратегических направлениях с целью нанесения сокрушительных рассекающих ударов».

Следовательно, основной просчет советского военного руководства заключался в том, что подготовка к войне велась на основе ошибочных представлений о характере и масштабе первого удара немцев. Дело в том, что действия противника оценивались сквозь призму советской военной доктрины. А поскольку наша разведка не обладала данными о концентрации немецких войск на локальных участках границы в мощные компактные группы армий, то сосредоточение немецких дивизий Генштаб ошибочно воспринимал как сравнительно равномерно распределенные вдоль границы армии прикрытия, которые должны были в скором времени обеспечить развертывание стратегического резерва противника.

Такой трактовке способствовала и грубая ошибка, допущенная советской разведкой, которая в своих донесениях сильно завысила общее число дивизий вермахта, считая, что их было 284, хотя на самом деле Германия на тот момент имела только 208 дивизий. При этом Генштаб исходил из того, что в случае нападения на СССР вермахт выставит до 180 дивизий. Следовательно, до начала наступательных операций главных сил противника надо было ожидать сосредоточение и развертывание еще около 70 дивизий его стратегического резерва. На это у немцев должно было уйти не менее месяца, а то и двух. Отсюда и возникала уверенность в том, что немцы будут готовы к войне не ранее середины июля.

Этими ошибочными выводами и объясняется известная двусмысленность директивы №1, принятой на совещании у Сталина 21 июня:

«Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников».

В связи с этой директивой в советской историографии была принята ее трактовка, как свидетельство сильных сомнений у Сталина относительно возможности немецкого нападения на СССР. Вот что, например, по этому поводу пишет известный советский историк Некрич:

«Сама директива носила странный и противоречивый характер. В ней, как в двух каплях воды, нашли отражение сомнения и колебания Сталина, его неоправданные расчеты, что вдруг удастся избежать войны. Рассчитывать на это в ночь с 21 на 22 июня было все равно, что уповать на чудо. И чуда не произошло».

Однако такая критика позиции Сталина принципиально ошибочна, поскольку она проведена с точки зрения уже современного восприятия катастрофы 22 июня как результата применения немцами стратегии блицкрига. В то время как и Сталин, и Жуков, и Тимошенко даже к вечеру 22 июня были еще убеждены в том, что мы имели дело с немецкими дивизиями войск прикрытия, сравнительно равномерно распределенными вдоль границ.

А поскольку в соответствии с нашей военной доктриной в первый день войны ожидались лишь малоинтенсивные и весьма ограниченные приграничные стычки, которые принципиально сложно отличить от провокаций, то и было принято решение сразу не вводить планы прикрытия в полном объеме, а директиву об ответных действиях РККА сформулировать уже после получения полной информации о характере и результатах первых боевых действий, предпринятых со стороны Германии.