Газета День Литературы - День Литературы 140

по книге: Рассадин Ст. Книга прощаний. – М., 2004). Такая специфическая – "геббельсовская" – составляющая определяет отношение диссидентов к России и русским. Об этом писали многие, Леонид Бородин в том числе. Он на закате перестройки утверждал: мужество Владимира Осипова проявилось не только в противостоянии антирусской советской власти, но и в открытом неприятии антирусской позиции диссидентов. "Оппозиционное мышление того времени покоилось на одном непременном ките – на проклятии России как исторического явления". (Стоит добавить: именно это объединяло власть с якобы борцами против неё и "левыми" вообще. А все современные мифы о "русском ордене" в ЦК КПСС, о связи власти с "русской партией" – сказки для легковерных, незнаек, дураков...) Из приведённых Бородиным высказываний, авторы которых не называются, но угадываются, процитирую часть: "Русские – это татаро-византийские недоделки…" В своих комментариях к расхожим "шедеврам" русофобской мысли Леонид Бородин справедливо заключает: "В такой вот интеллектуальной обстановке заявить русскую тему в качестве позитива означало исключить себя из состава "порядочных людей", стать объектом гнусных намёков и быть навсегда исключенным из интеллигенции…" ("Литературная Россия", 1990, № 7). О принципиально разном отношении власти к "левым" и "правым" "узникам совести" наглядно свидетельствует послелагерная судьба Ю.Даниэля и Л.Бородина. По словам сына Даниэля, Юлий Маркович "первые два-три года жил в Калуге. Ему была предоставлена (выделено мной. – Ю.П.) комната в малогабаритной коммунальной квартире и работа в патентном бюро на непонятной (выделено мной. – Ю.П.) должности, именуемой "инженер-переводчик". (Ничего он там, конечно, не делал – просто отбывал часы). Года через два-три, пренебрегая правилами паспортного режима, он стал всё чаще и на всё более долгий срок приезжать в Москву, а когда истёк срок снятия судимости, вернулся туда окончательно. Препятствий ему не чинили". В отличие от Даниэля, которому после окончания заключения власть поторопилась предоставить государственное жильё и платила деньги за ничегонеделание, Бородин в течение трёх месяцев не мог устроиться ни на какую работу. Да и потом – с женой и ребёнком – выживал… (Подробности смотрите в книге "Без выбора"). Закономерно, что национальная тема и весь комплекс вопросов, с нею связанных, нашли художественное воплощение в творчестве Л.Бородина, прежде всего в повестях "Правила игры", "Расставание". "Правила игры" ("Кубань", 1990, № 7,8) – одно из самых автобиографичных произведений писателя, что стало неоспоримым после публикации мемуаров Бородина "Без выбора". Мимоходом скажу о двух "сюжетах", имеющих косвенное отношение к теме разговора. Писатель Венцович из повести во многом напоминает Андрея Синявского из мемуаров Бородина. Поступки и авторские характеристики обоих, жизненные ситуации и т.д. неоднократно совпадают до мелочей, иногда на все сто процентов. Вот какими предстают Венцович и Синявский: "потребители человеков", упорно посещающие политические занятия, "хмыри", сторо- нящиеся голодовок и любых акций протеста, евреефилы и русофобы… История с Рафаловичем и пожеланием Бородина "синявцам" "дозреть и до обрезания" в повести не отразилась. О марксистах (главным идеологом которых в "Правилах игры" является Валерий Осинский, а в жизни – Валерий Ронкин) в повести мимоходом сказано, что они "Маркса делили на раннего и позднего, то же учиняли и с Лениным". Такой подход к Ленину был характерен не только для марксистов, не только для "левых" (что естественно), но и для некоторых идеологов "русской партии". Когда я писал об этом на примере работ Вадима Кожинова ("Литературная Россия", 2007, № 49), я не помнил процитированных слов из повести Бородина, не помнил и ответ Юрия Плотникова Осинскому: "Дерьмо по сортам не различают". Такова позиция самого Бородина, что проявилось в статьях и мемуарах, и с нею я, естественно, согласен. По сути вне работ авторов, писавших о "Правилах игры", осталась национальная тема. Она напрямую связана с главным героем повести Юрием Плотниковым. Он, политзаключённый, попадает в "антисемиты" неожиданно и в то же время вполне традиционно. Плотников, не задумываясь, всегда соглашался на голодовку. Но за месяц до окончания срока он впервые не только поинтересовался у Осинского о причинах готовящейся акции, но и выразил своё отношение к ней. Основной смысл монолога Плотникова, перебиваемого репликами Осинского, сводится к следующему: "Если пошёл против государства, если попался, то неси крест и не хныкай. Если решил, что это государство – дерьмо, так чего же жалобы строчить?" Эта мысль лейтмотивом проходит через прозу, публицистику и мемуары Л.Бородина. В повести не столько данное высказывание, сколько его эмоциональное обрамление, не встречающееся в публицистике писателя, вызывает реакцию Осинского, которая стала прелюдией ко многим событиям произведения. На слова Плотникова: "Я просто хочу сказать, что как-то это всё не по-русски", – Осинский отреагировал так: "Продолжай, договаривай. Не по-русски! А по-каковски? По-жидовски, да?" Так Юрий становится без вины виноватым, становится антисемитом не только для Осинского, но и всех политзаключенных, хотя его слова к еврейству собеседника никакого отношения не имели. Допускаю, что нечто подобное могло произойти у самого Бородина в беседе с Ронкиным, после которой последний почти потерял дар речи, или во время общения с Александром Гинзбургом… Но суть, конечно, не в том, был или не был такой эпизод в жизни Леонида Бородина. Главное, что писатель точно воссоздаёт механизм одного из вариантов рождения мифа об антисемитизме. Показательно в поведении Осинского и другое: он обрадовался произошедшему. Таким, как Осинский, нужны антисемиты (реальные или мифические – не имеет значения), ибо они убеждены: каждый русский в глубине души евреененавистник. В связи с данной проблемой в книге "Без выбора" Бородин свидетельствует: "Я до двадцати пяти лет прожил в Сибири, в этой своеобразной Америке – тоже вроде бы, "плавильный котёл". Ни о каком антисемитизме и понятия не имел. Прибыв в столицы, я прежде наткнулся на русофобство и только потом на ему ответную реакцию…" Одним из таких сеятелей антисемитизма в "Правилах игры" является писатель Венцович. Он подчеркивает своё русское дворянское происхождение, как будто сие имеет какое-либо значение. Духовно (и это главное) Венцович – не русский человек или, выражаясь по-другому, – выродок. Данный человеческий тип, широко представленный в литературе, искусстве, философии, науке, политике ХХ века, сегодня уже преобладает среди "простых" россиян… Мысли Венцовича (евреи – избранный народ, значительно превосходящий по своим талантам все другие народы; евреи – нерв истории, они "всегда в активе нового", и нужно иметь мужество доверить им "устройство общечеловеческих проблем"; еврейская идея равенства и свободы была изгажена на русской почве и превращена в свою противоположность и т.д.) – это многократно цитированные общие места из работ самых разных авторов: еврейских, русскоязычных, иных. Данные идеи, думаю, в комментариях не нуждаются и в силу своей очевидной неправоты, и потому, что такие комментарии имеются в большом количестве. Куда интереснее – в смысле сложнее – комплекс идей, озвученный антиподом Венцовича Моисеевым. Он, пытающийся просветить Плотникова, традиционно называется антисемитом. Не пугаясь сей страшилки, попробуем оценить взгляды героя объективно. Думаю, во многом прав Моисеев в оценке международного сообщества: десять михоэлсов для него оказались значительнее десяти миллионов русских крестьян, чью трагедию, гибель "прогрессивное человечество" не заметило. Подобная ситуация, напомню, повторится и на уровне политзаключенных в 60-70-е годы. Александр Солженицын в "Наших плюралистах" первым указал на то, что мировое сообщество не заметило огромные сроки "правых" (И.Огурцова, Е.Вагина, Л.Бородина и т.д.) и выступило единым фронтом в защиту диссидентов-евреев… Видимо, прав Моисеев, когда утверждал, что ссора Плотникова с евреями более рискованный поступок, чем выступление против власти, ибо в первом случае тебя обязательно "смешают с дерьмом"… Примеры, подтверждающие сказанное, хорошо известны. Безусловно прав Моисеев и в том, что каждый народ "имеет право на свою историю, плохую или хорошую, но свою…" Другие оценки героя, думаю, неточны, в первую очередь, потому, что все русские и все евреи у него на одно лицо. Если бы Моисеев выделил хотя бы ещё евреев – патриотов России и русских выродков – ненавистников России, то историческая картина была бы иной, и в общем, и в частностях. Самое же взрывоопасное суждение Моисеева, на мой взгляд, следующее: "Ты (Плотников. – Ю.П.) им нужен как вспомогательный материал. А Панченко – это таран, его головой они дверь прошибать будут. То, что сейчас здесь происходит, это игра, тренировка. А вот когда всё раскачается до нужной кондиции, таких, как Панченко, они выпустят вперед и, прикрываясь его рязанской мордой…" Этот сценарий, озвученый в повести, впервые опубликованной в 1978 году, оказался провидческим, реализованным на рубеже 80-90-х годов ХХ века. Вспомните "рязанскую морду" Бориса Ельцина и его еврейское окружение… Юрий Плотников далёк от тех вопросов, которые "выливают" на него Венцович и Моисеев. Он живёт в другой системе координат, которая выстроилась после встречи со стариком, отсидевшим за веру больше 30 лет. Именно верующий человек высказывает мысли, помогающие Плотникову многое понять и определить свои "правила игры". Ключевыми являются следующие слова старика: "Будет совесть чиста, будешь и свободным даже под ярмом". Опять замечу, что подобная встреча была в лагере у самого Леонида Бородина, и слова старика реального и старика из повести практически одинаковы. В послесловии к повести Эдуард Кузнецов, бывший политзаключённый, в частности, написал о Плотникове: "Он из тех редких людей, кто своими силами выдирается из идеологических и мифологических банальностей. Но выдирается в некое "чистое поле", чтобы там – без подсказок и оглядок – выстроить своё здание вопросов-ответов и начертить на его стенах свои правила игры". К сказанному необходимо добавить следующее. В отношении "чистого поля", как явствует из сказанного, Эдуард Кузнецов, думаю, перегнул палку… Леонид же Бородин, в отличие от своего героя, знает, каким должно быть и это здание, и эти правила. В очерке "Полюс верности" ("Грани", 1991, № 159), тематически и идейно примыкающем к "Правилам игры", Бородин в том числе рассказывает, какое значение для него имела встреча в надзирателем Иваном Хлебодаровым. Она, можно сказать, сыграла в жизни Леонида Ивановича такую же роль, какую мужик Марей в судьбе Федора Михайловича Достоевского. По словам Бородина, Хлебодаров помог сохранить ему чувство кровного и духовного родства с собственным народом. И что не менее важно, как утверждает писатель, "сознавать при том, что я сам не противопоставлен судьбой этому народу, не выделен из него собственными качествами и заслугами, но лишь отмечен обязанностью (здесь и далее разрядка моя. – Ю.П.) соотносить личный поиск истины с её идеальным образом, который несомненно присутствует в народном сознании, который я должен и обязан понять, а не конструировать его из социальной конъюнктуры…" Эта во всех отношениях точная и обязательная для любого русского писателя формула жизнеспособна до тех пор, пока существует народ как таковой… *** Подавляющая часть конструктивных идей, которые Бородин высказал в своих многочисленных статьях, книге "Без выбора", художественно воплотил в прозе, остались якобы или реально незамеченными теми, для кого от взглядов писателя "попахивает кваском", и теми, кто в силу своего общественного положения обязан быть хотя бы в курсе, и большинством из "патриотов". В качестве примера приведу две мысли Бородина, сознательно беру разномасштабные, разнокачественные. В статье "Когда придёт дерзкий…" ("Москва", 1996, № 11) Леонид Иванович с пониманием всей сложности и масштабности проблем, стоящих перед страной, утверждает, что возрождение державы является "делом не менее тяжёлым, чем, положим, победа в прошлой Отечест- венной войне". В связи с этим формулируются самые разные задачи, которые звучат актуально и через 12 лет. Вот некоторые из них: "Державная идея перво-наперво должна объявить пьянство скрытой формой национального предательства"; "…Активное государственное попечение над территориями так называемого ближнего зарубежья с преобладающим русским населением; денонсация хотя бы и в одностороннем порядке Беловежских соглашений; долговременная программа воссоединения волюнтаристски отторгнутых территорий всеми средствами, каковыми способна располагать вновь вставшая великая Русская держава". В одной из последних статей "Плохо строим или плохо построили?" ("Москва", 2008, № 2) Бородин, развивая тему державности, высказывает мысли, которые, уверен, удивят многих: "Ожидать нам медленного, будем надеяться, умеренного, но безусловного ужесточения режима – такова единственно возможная логика поведения строящегося государства. Других вариантов просто не существует. Усиление фискальных и карательных "контор" – непременно". Не первый раз писатель озвучивает подобные идеи, поэтому не отреагировать на них невозможно. В уже упоминаемой публикации "Мужество" ("Литературная Россия", 1990, № 7) Леонид Иванович так говорит о процессе над русским патриотом Владимиром Осиповым в 70-е годы ХХ века: "Не суд, и не судилище даже, а уголовная расправа. Судили за любовь к Родине. За то, что посмел любить её, замордованную, не по рецептам блокнота агитатора, а по зову души, его высшему и благороднейшему инстинкту". За то же самое судили самого Бородина и других… Сегодня же Леонид Иванович не просто предсказывает ужесточение режима, но и оправдывает его. Оправдывает в том числе репрессии против тех, кто мыслит "не по блокноту" нынешней власти, "блокноту" "Единой России". Например, в конце прошлого года в журнале "Москва" состоялся "круглый стол", тему которого Леонид Бородин сформулировал так: "Правомерность привлечения писателя к уголовной ответственности за его писания" ("Москва", 2007, № 11). Владимир Бондаренко, на мой взгляд, точно ответил на данный вопрос: "Какой бы текст писатель ни написал, государство имеет право запретить, но посадить, уничтожить писателя государство не имеет права". Полемизируя с критиком, Бородин так определил свою позицию: "В отличие от Владимира Бондаренко я глубоко уверен, что государство имеет право, какое бы оно ни было – советское, антисоветское, коммунистическое, капиталистическое, – если оно видит опасность, имеет право преследовать, потому что прежде было Слово". (Нечто подобное уже звучало в "Правилах игры", "Расставании", "Без выбора"). Совершенно точно оценивая Стомахина и ему подобных сеятелей национальной розни, издания, пропагандирующие наркоманию и секс (список последних мерзопакостнейших газет и журналов, а также программ на телевидении, о чём речи не идёт, во много раз больше), Бородин совсем не говорит о тех русских патриотах, которых, в отличие от растлителей душ, судят. Судят, как и в советские времена, за всё ту же любовь к России. Изменилась только статья, теперь она 282-я. Судят Юрия Петухова и многих других. А сегодня Леонид Бородин не с теми, кто выступает против позорных "судилищ" (См.: "Литературная газета", 2007, № 45; "Завтра", 2007, № 34)... Боюсь, что при аргументированном и молчаливом согласии с подобными процессами мы построим сильное государство, в котором русским вновь будет уготована судьба американских индейцев. Только теперь – лет через пятьдесят – уже не найдётся поэтов, которые с гневом, как Станислав Куняев, или болью, как Юрий Кузнецов, напишут: "Для тебя территория, а для меня – // это родина, сукин ты сын"; "Молчите, Тряпкин и Рубцов, // Поэты русской резервации". Не будет самих русских писателей, то есть таких, которые, как Леонид Бородин, смогут выпеть душой "Год чуда и печали", "Лютик – цветок жёлтый"… Будут только ерофеевоподобные бумагопачкатели, круглосуточная пошлость на радио и телевидении (галкопугачевщина, моисеевщина, познершвыдковщина, шуткокавээновщина) и общечеловеки, изрыгающие через слово мат… Я не хочу, чтобы мои дети и внуки жили в такой России, ибо это будет уже не Россия… P.S.: Стихотворение Бородина "Патриотизм, когда лишь фраза…" ("День", 1991, № 16), посвящённое Игорю Шафаревичу, заканчивается так: И впредь юродствовать не смей, Когда заслуженно наказан Любовью к Родине своей. Леонид Иванович Бородин, "наказанный" любовью к Родине, уже почти 20 лет является для меня "лютиком – цветком жёлтым", олицетворением идеала человека… Я поздравляю Леонида Ивановича с юбилеем и скупо желаю ему того, о чём он говорит в стихотворении, адресованном Юлию Даниэлю (так замкнулось композиционное кольцо): Только б кровь живее в жилах… Только б сумрак покороче… Юрий ПАВЛОВЧитать дальше