Юрий Фельштинский - От красного террора к мафиозному государству: спецслужбы России в борьбе за мировое господство (1917-2036)

Сегодня шаг этот не кажется из ряда вон выходящим. Но в апреле 1918 года, когда германская революция могла разразиться в любой момент, официальное признание советским правительством «гогенцоллернов», никак не оправдываемое необходимостью сохранения ленинской «передышки», с точки зрения интересов германской (и мировой) революции было уже не просто ошибкой: это было преступление.

Немцы назначили послом в РСФСР графа Мирбаха, уже проведшего ранее в Петрограде несколько недель, а потому знакомого в общих чертах с ситуацией. Мирбах прибыл в Москву 23 апреля. Посольство разместилось в двухэтажном особняке, принадлежавшем вдове сахарозаводчика и коллежского советника фон Берга (ныне улица Веснина, дом № 5). Приезд посла совпал по времени с переворотом в Украине32, занятием германскими войсками Финляндии, планомерным (пусть и постепенным) продвижением немецких войск восточнее линии, очерченной Брестским соглашением.

Советское правительство дало знать Мирбаху о своем недовольстве при вручении верительных грамот 26 апреля. Оно проходило в самой обыденной обстановке. По окончании официальной церемонии Свердлов не предложил Мирбаху сесть и не удостоил его беседы. 16 мая во время встречи с германским послом в Кремле Ленин признался Мирбаху, что число его противников растет и ситуация в стране более серьезная, чем месяц назад. Он указал также, что состав его противников за последнее время изменился. Раньше это были представители правых партий; теперь же у него появились противники в собственном лагере, где сформировалось левое крыло. Главный довод оппозиции: Брестский мир, который Ленин все еще готов отстаивать, был ошибкой; все большие районы российской территории оказывались под германской оккупацией; не ратифицирован до сих пор мир с Финляндией, нет мира с Украиной; усиливается голод. До действительного мира, указал Ленин, очень далеко, а ряд событий последнего времени подтверждает правильность выдвинутых левой оппозицией доводов.

Сообщая о беседе с Лениным в Берлин, Мирбах отметил, что тот не угрожал ему возможной переориентацией советской политики в сторону Антанты. Он просто подчеркнул, что лично его, Ленина, положение в партии и правительстве крайне шатко.

Отчет Мирбаха о беседе с Лениным буквально единственный известный нам документ, содержавший признание Лениным провала брестской политики. Брестский мир не принес ни заветного мира, ни обещанной Лениным «передышки». С точки зрения германского руководства Брестское соглашение было военным мероприятием и служило средством помощи Западному фронту. Если так, то с ухудшением положения Германии на Западе увеличивались ее аппетиты на Востоке. Военные действия не прекращались на Востоке ни на день. Германия предъявляла все новые и новые ультиматумы, занимала целые районы и города, находящиеся восточнее установленной Брестским договором границы, только потому, что этого требовала военная необходимость.

Оправдались худшие из опасений большинства партийного актива. 22 мая в опубликованном в «Правде» циркулярном письме ЦК, написанном, очевидно, по инициативе Свердлова, признавалось, что большевистская партия переживает «крайне острый критический период», острота которого усугубляется тяжелым «внутрипартийным состоянием», поскольку «в силу ухода массы ответственных партийных работников» многие партийные организации ослабли. Одной из основных причин кризиса в партии был откол левого крыла РКП(б), указывали авторы письма ЦК и заключали: «Никогда еще мы не переживали столь тяжелого момента»33. Двумя днями позже в статье «О голоде (Письмо питерским рабочим)» Ленин подтверждал, что из-за продовольственных трудностей и охватившего громадные районы страны голода советская власть близка к гибели34.

29 мая ЦК обратился к членам партии с еще одним письмом, написанным, видимо, также по инициативе Свердлова, где подчеркивалось, что «кризис», переживаемый партией, «очень и очень силен», число членов уменьшается, идет упадок качественный, участились случаи внутренних конфликтов, «нередки конфликты между партийными организациями и фракциями» партии в советах и исполнительных комитетах. «Стройность и цельность партийного аппарата нарушены. Нет прежнего единства действий. Дисциплина, всегда столь крепкая», ослабла. «Общий упадок партийной работы, распад в организациях безусловны»35.

Вопрос о катастрофическом состоянии советской республики обсуждался на заседании ВЦИКа 4 июня. С речами выступали многие видные большевики, в том числе Ленин и Троцкий. Ленин признал, что «перед нами теперь, летом 1918 года, может быть, один из самых трудных… самых тяжелых и самых критических переходов нашей революции», причем не только «с точки зрения международной», но и внутренней: «приходится испытывать величайшие трудности внутри страны […] мучительный продовольственный кризис, мучительнейший голод»36. Троцкий вторил: «Мы входим в два-три наиболее критических месяца русской революции». А за стенами ВЦИКа был даже более пессимистичен: «Мы уже фактически покойники; теперь дело за гробовщиком»37.

15 июня в заседании Петроградского совета Зиновьев делал сообщение о положении в Западной Сибири, на Урале и на востоке европейской России в связи с продвижением войск чехословацкого корпуса: «Мы побеждены, но не ползаем у ног. Если суждено быть войне, мы предпочитаем, чтобы в крови захлебнулись наши классовые противники». Присутствовавший там же Михаил Лашевич, член ВЦИКа и Петросовета, выступил с речью, во время которой, угрожая «врагам революции», вынул браунинг и закончил выступление словами: «Помните только одно, что бы ни случилось, может быть нам и суждено погибнуть, но 14 патронов вам, а пятнадцатый себе»38.

Этих четырнадцати патронов хватило, чтобы месяц спустя, в ночь с 16 на 17 июля, по приказу Ленина и Свердлова уничтожить российскую императорскую фамилию.

Ленина теперь могла согревать лишь мысль о дальнейшем отступлении в глубь России. Когда Троцкий спросил его, что он думает делать, «если немцы будут все же наступать» и «двинутся на Москву», Ленин ответил:

Отступим дальше, на восток, на Урал… Кузнецкий бассейн богат углем. Создадим Урало-Кузнецкую республику, опираясь на уральскую промышленность и на кузнецкий уголь, на уральский пролетариат и на ту часть московских и питерских рабочих, которых удастся увезти с собой… В случае нужды уйдем еще дальше на восток, за Урал. До Камчатки дойдем, но будем держаться. Международная обстановка будет меняться десятки раз, и мы из пределов Урало-Кузнецкой республики снова расширимся и вернемся в Москву и Петербург.

Троцкий объяснял, что «концепция Урало-Кузнецкой республики» Ленину была «органически необходима», чтобы «укрепить себя и других в убеждении, что ничто еще не потеряно и что для стратегии отчаяния нет и не может быть места»39.