Дарья Златопольская - Настоящее. Диалоги о силе, характере, надежде [litres]

Д. З. Ютта Лампе, одна из величайших актрис не только Германии, но и всего мира, с которой вы работали в берлинском театре Шаубюне, как-то сказала, что она открыла себя как актрису благодаря вам. Она говорила, что вы обсуждали с ней не только спектакль, но говорили о ней самой, о ее жизни.

П. Ш.Обо всем. Но это не столько моя заслуга – это заслуга этого уникального института под названием Шаубюне [13] Театр Шаубюне был открыт в 1962 году, с 1970 по 1985 год его возглавлял режиссер Петер Штайн. , который мы все вместе основали в 1970 году. Это был коллективный театр с самоуправлением, возможно, единственный подобный театр за всю историю театрального искусства: все могли голосовать по всем вопросам – от финансов до организации кондиционирования. И это были дискуссии всех 44 человек, всех 44 художников, которые были единым целым: актеры, работники сцены, костюмеры, ассистенты, режиссеры, музыканты и так далее.

Это был общий процесс обучения, и именно об этом Ютта говорит. Мы выросли вместе, потому что мы все были очень молоды, мы вместе узнали, что такое театр.

Она также сказала, что вы поехали в Россию перед тем, как начать работу над «Дачниками» [14] Пьеса Максима Горького, написанная в 1904 году. Петер Штайн поставил «Дачников» в Шаубюне в 1975 году. Максима Горького. По ее словам, это было потрясающее путешествие, которое помогло ей лучше понять Россию. А вы можете сказать, что в какой- то момент поняли, что такое русская душа? И чем она отличается от немецкой?

Безусловно, в русских есть что-то такое, что невозможно объяснить, – что-то метафизическое. Но русская душа не так уж сильно отличается от любой другой души. Я всегда говорю, что русские такие же, как немцы, только в пять раз больше. Русские эмоциональны, но в пять раз больше, чем немцы. У немцев есть сентиментализм, чувственность, у русских – сентиментальность, чувствительность. Именно эта эмоциональная сторона русских так важна для меня как для человека театра.

Есть еще одна вещь, которая мне нравится в поведении русских, и это не душа. Русские способны говорить важные слова. Они могут совершенно естественно оперировать глобальными понятиями. Конечно, такие размышления присутствуют в любых культурах. Но русские могут рассуждать об этом абсолютно органично. А для человечества в целом очень важно иногда слышать подобные вещи – о жизни человека вообще и том, что нам всем делать.

Разница между величием устремлений и неспособностью следовать этому в повседневной жизни – это то, что очень отчетливо присутствует даже у обычных русских людей. Можно сказать, что такое разделение опасно, потому что, с одной стороны, есть полет воображения, высокие чувства, а с другой стороны, вы осознанно делаете прямо противоположное. В этом трагедия русских. Это относится ко всем народам, но у русских это встречается чаще, чем у других.

Действительно, когда я читаю Достоевского, мне всегда кажется, что одна из проблем нас, русских людей, состоит в том, что в нас невероятная гордость сочетается с неуверенностью, сомнением в себе. Достоевский это очень точно чувствовал.

И это ваше ощущение неуверенности очень заметно. Это контраст, который делает жизнь такой непростой.

Д. З. Почему русскому характеру так свойственно противопоставление народа и интеллигенции? Это ведь началось не сегодня и не в советское время, об этом и Чехов писал, и Бродский.

С. Г.Кажется, что интеллигенция в России приносила народу только беды. Ну, боролась, скажем, за отмену крепостного права. Отменили крепостное право. Помните, как эту отмену называл Фирс? [15] Герой пьесы Антона Чехова «Вишневый сад», лакей в доме дворян Гаевых.

Да, беда.

Именно! Беда. Стало хуже. Интеллигенция устроила Февральскую революцию [16] Массовые антиправительственные выступления петроградских рабочих и солдат в конце февраля – начале марта 1917 года, которые привели к свержению российской монархии и созданию Временного правительства. , которая и погубила Россию.

А вы сами разве к интеллигенции не относитесь?

Я никогда не думал об этом. Да, наверное, отношусь. Кто-то меня относит, кто-то нет. Сам не хотел бы относиться. Но придется. Вспомните, например, Шукшина. Он вроде бы и был интеллигентом, но в своих произведениях к интеллигенции относился гораздо хуже, чем к представителям народа.

Конечно. Но почему так?

Потому что он как будто говорил от лица народа. Он писал то, что чувствовал сам народ. В принципе народ генетически должен презирать эту интеллигенцию, которая принесла ему столько бед. Революции, войны – все они.

Но почему мы интеллигенцией называем именно вот эту высокомерную прослойку? Ведь существует огромное количество людей, занимающихся творчеством или интеллектуальным трудом и при этом относящихся к народу в большей степени, чем к тем, кто раздает советы из глубины кабинетов? Почему сами интеллигенты, так скажем, народного типа, к которым и вы относитесь, отмежевывают себя от этого понятия, вместо того чтобы сказать: «мы – интеллигенция, мы – креативный класс»?

Кто придумал это слово – «креативный класс»? Это ведь должен быть созидающий класс. Но сегодня почему-то креативным классом называется класс бездельников, жуликов. Люди, которые сами ничего не могут придумать, все делают по лицензии, воруют на Западе, что они созидают? Это креативный класс? А настоящий креативный класс – это те, кто изобретает, сочиняет, созидает, строит, наконец.

«Креативный класс» – это, действительно, понятие, появившееся совсем недавно. Но есть понятие «интеллигенция». И интеллигентом вполне может быть человек, который работает в больнице, библиотеке…

Естественно. У нас был такой термин – «сельская интеллигенция», к примеру.

Да. Или «рабочая интеллигенция».

Вот это была действительно интеллигенция. И сегодня она еще жива. Мне часто приходится общаться как раз с сельской интеллигенцией, с интеллигенцией регионов. Это совершенно другой народ, совсем не похожий на интеллигенцию столичную. Там воздух другой, в провинции. Абсолютно другой. Чистый воздух. Даже если рядом металлургический завод. Там в духовном плане воздух чище. Вот там и живет настоящая сегодняшняя интеллигенция.

С. С.Когда я пишу «Домашний арест», только идиот может не понять, что это пишет человек, который переживает за то, что происходит в нашей стране. Он не ведет никакой подрывной деятельности, не призывает всех надеть на вилы. Он просто предлагает посмотреть в зеркало, задуматься, друг к другу как-то повернуться. Вот, собственно говоря, что я чувствовал, когда занимался этим продуктом. И, кстати, я не считаю, что сейчас прямо такая цензура, что невозможно протолкнуться. Видали мы времена с цензурой и похуже, скажем честно.