Денис Терентьев - Банька по-белому. Взрослые вопросы о лихих 1990

На убой отправили войска, укомплектованные 18–19–летними срочниками почти наполовину. Координация действий слабая: федеральная авиация с ходу уничтожила авангард из пяти боевых машин 104–й дивизии ВДВ. Западная группировка войск была остановлена на окраинах, восточная отступила и не предпринимала активных действий до 2 января. Только северяне под командованием генерала Константина Пуликовского прорвались к железнодорожному вокзалу и Президентскому дворцу. Как рассказывает участник боя, колонна змеей шла по городу, не зачищая в своих тылах боевиков и не создавая плацдарма для прихода пополнения. Да его и не планировалось: полководцам, командовавшим из Моздока по принципу «давай — давай», казалось, что 131–я Майкопская бригада вот — вот возьмет дворец Дудаева и можно будет сверлить новые дырки на погонах. Когда майкопцы были уже окружены, кто — то отдал им приказ (кто именно, не выяснено до сих пор) штурмовать вокзал. За один день «новогоднего штурма» потери Северной группировки составили 343 человек убитыми, 74 пропавшими без вести, сотни раненых. Плюс около 50 танков, 160 БМП, 7 «Тунгусок».

Генерал Лев Рохлин, командующий 8–м армейским корпусом, впоследствии делился: «Разгром был полный, командование находилось в шоке. За два дня я не получил ни одного приказа. Министр обороны, как мне потом рассказывали, не выходил из своего вагона в Моздоке и беспросветно пил». 1 января у Павла Грачева был день рождения, и окружение, возможно, мечтало принести ему в этот день победу. Это часть армейской традиции: в 1945 г. маршал Жуков так торопился принести Хозяину голову Гитлера, что начал штурм Зееловских высот под Берлином «в лоб». Положил 200 тыс. солдат, но все равно считался великим полководцем.

После «новогоднего штурма» Грозного в руководстве войсками что — нибудь изменилось? Да, в Грозном перешли к «сталинградской» тактике — уличные бои, дом за домом. Армия постепенно начинала воевать как надо. Вовсю использовалось преимущество в артиллерии: боевая группа сообщает координаты цели и через 20–30 секунд орудия открывают огонь. Обе стороны не церемонились друг с другом. Перед штурмом здания Совмина чеченцы вывесили в окнах трупы федеральных солдат. А когда федералы окружили на пустыре «абхазский батальон» Шамиля Басаева, генерал Рохлин приказал вывезти на прямую наводку «шилки» (четырехствольные скорострельные зенитки) — из басаевцев мало кто ушел.

За пределами Грозного федералы берут Шатой, Ведено, Ножай — Юрт. 13 февраля 1995 г. в Ингушетии стороны договорились о перемирии и обмене пленными. В окопах много говорили о том, что перемирия в Чечне какие — то странные — наступают, когда враг основательно потрепан и нуждается в отдыхе. Так будет вплоть до Хасавюртовского мира, заключенного летом 1996 года.

Что происходило между участниками бойни на личном уровне? Все — таки граждане одной страны. Война в Чечне совершенно не походила на войну в привычном понимании, где здесь — наши, там — немцы. Невозможно представить, чтобы немецкие матери в 1943 г. приезжали под Сталинград искать своих сыновей. Галина Марченко из Ярославля отправилась в Чечню спасать пленных солдат, а привезла домой 6–месячного чеченского мальчика Рустама. Ребенка отдала собственная мать, с которой Марченко ночевала в каком — то подвале: «Сестра, забери с собой, может быть, там он выживет». Марченко потратила кучу денег в Москве (поняла, что до Ярославля младенца не довезет), чтобы вылечить Рустама от рахита, дисбактериоза, паротита, гипотрофии. СМИ рассказывали и о бывшем солдате из Наро — Фоминска Владимире Храпове, который пригласил на свадьбу чеченцев, у которых был в плену. Эти чеченцы его по сути спасли — известили мать и помогли выбраться в Махачкалу.

Вероятно, впервые в российской истории журналисты показывали войну без патриотических прикрас. Даже в 1917–м голоса солдат из окопа не звучали так резко: «Мы — окопное быдло. Война в Чечне — война лампасов». Майор рассказывает, как солдат предлагал ему обменять свой штык — нож на шприц — тюбик промедола (сильнодействующего обезболивающего): «У него зубы от страха стучат. Он призыва осени 1994 г., только присягу принял, ни разу не стрелял, а его в Чечню. Из воздушного десанта мы не взяли сюда ни одного молодого бойца, а в пехоте, у танкистов каждый второй из таких. Какой полководец мог послать этих пацанов на смерть?»

Рядового Алексея Урожаева доставили на «пинцете» (санитарном самолете) во Владикавказ с массой тела 47 кг при росте 168 см. Дефицит тела в 21 килограмм образовался у него после питания в в/ч 01860: на завтрак — разваренная крупа, на обед — чай, «деликатесом» называли банку рыбных консервов на 8 человек. Всплывает дикая история о том, как у бойца вымогали деньги за БТР, сгоревший в бою якобы по его вине.

Нижегородка Любовь Тумаева три года не могла похоронить своего погибшего сына — «цинк» с его телом по ошибке отправили в другой город, а военные не торопились исправить собственный просчет. Они же никак не помогли Любови Родионовой найти и спасти попавшего в плен сына Евгения. 19–летний пограничник Женя пропал в Ингушетии, заступив на пост в будку без света и связи в 800 метрах от заставы. Ночью оттуда доносились крики и возня, на полу обнаружили лужу крови, но матери отписали: «Ваш сын самовольно оставил часть…» Любовь Родионова искала сына 10 месяцев, встречаясь по несколько раз с чеченскими полевыми командирами. На авиабазе в Ханкале на трехъярусных койках вместе с ней жили еще 80 матерей, тоже бросивших все ради поисков. Военные помогали им если только в частном порядке, по доброте — никакой системной помощи не было.

Спустя полгода Женю казнили по приказу «эмира» Хайхороева — пленный отказался принять ислам и воевать против федералов. Мать сама откапывала его тело и везла останки на поезде. «Чем так пахнет?» — спрашивали соседи по плацкарту. Родина вспомнила Евгения Родионова только в 2010–е: в газетах замелькало его красивое мужественное лицо — вот, дескать, настоящий герой, принял смерть за Родину, нам снова нужны такие.

Как война изменила ценности? После 1995–го патриотизм уже стал другим. На бытовом уровне часто слышались предложения сбросить на Чечню какую — нибудь бомбу, чтобы там больше не гибли наши пацаны. Героем статей и книг стал русский солдат, воюющий не за абстрактную родину, а за того парня, что пыхтит рядом. Он не из тех, кто «за ценой не постоит», для него победа — просто с честью дожить до дембеля.

Побывав в Чечне и сняв два фильма, тележурналист и депутат Госдумы Александр Невзоров, известный радикальными прогосударственными взглядами, заговорил совсем иначе: «Я убедился, что русский патриотизм — очень опасная штука, потому что власть этот патриотизм, эту естественную привязанность к своей стране умеет использовать самым бесстыжим и преступным образом. Стало понятно, что все эти трупы, все эти мальчики со ртами, набитыми червями, лежащие на улицах Грозного месяцами и никому не нужные, — все это впустую! Они во многом шли на войну из — за того патриотизма, который и я сам на тот момент раздувал и генерировал».