Станислав Куняев - К предательству таинственная страсть...

Меня всегда удивляли наши патриоты, придававшие фатальное значение четвертушке еврейской крови, пульсировавшей в ленинских венах и артериях. На мой взгляд, Ленин относился к еврейскому засилью в революции куда более раздражённо и скептически, нежели Сталин. Более того, он позволял себе такие высказывания о еврействе, на которые сам Сталин никогда не решался. Помнится, что в одном из сочинений 1912 года Ленин неожиданно заявил: “В нашем черносотенстве есть одна чрезвычайно оригинальная и чрезвычайно важная черта, на которую обращено недостаточно внимания. Это тёмный мужицкий демократизм, самый грубый, но и самый глубокий… Нет-нет, да и прорвётся голос подлинной мужицкой жизни, мужицкий демократизм через всю черносотенную затхлость и натасканность”(собр. соч., изд. V. Т. 24. С. 18). Слава Богу, что Евтушенко, театрально и крикливо ненавидевший черносотенцев, не был знаком с этими мыслями Ильича, потому как руки бы у поэта опустились и поэма о Ленине осталась бы незаконченной.

А незадолго до революции живший в Швейцарии Ленин встретился с двумя людьми, приехавшими из России, о чём написал в письме:

“Один — еврей из Бессарабии, видавший виды, социал-демократ или почти социал-демократ, брат-бундовец и т. д. понатёрся, но лично неинтересен… Другой — воронежский крестьянин из старообрядческой семьи. Чернозёмная сила. Чрезвычайно интересно было посмотреть и послушать”.

Недаром Есенин в “Анне Снегиной” на вопрос своих земляков: “Скажи, кто такое Ленин?” — отвечает: “Он — вы”; а Николай Клюев в 1919 году пишет знаменитые строки: “Есть в Ленине керженский дух, // диктаторский окрик в декретах. // Как будто истоки разрух // он ищет в поморских ответах”.

Да, Ленин признавал, что без местечкового еврейства революция в столицах и крупных городах потерпела бы поражение:

“Эти еврейские элементы были мобилизованы против саботажа. Таким образом, они имели возможность спасти революцию в этот критический период. Мы имели возможность захватить административный аппарат только потому, что имели под руками этот запас разумной, образованной рабочей силы” (цит. по воспоминаниям Диманштейна из бюллетеня “Институт по изучению СССР”. — № 4/30. — 1959. — Мюнхен).

При таком национальном составе “административного аппарата” СССР, пришедшего на смену аппарату имперскому, нечего удивляться жестокости, с которой была разгромлена Русская Православная Церковь. И то, что Ленин в своём знаменитом письме 1921 года беспощадно заклеймил “православное черносотенство”, объясняется, видимо, тем, что после победы революции он находился, в отличие от ситуации 1912-го, когда он относился к черносотенству терпимо, в полнейшей зависимости от местечкового окружения, воспитанного в талмудической ненависти к христианству и Православию.

По некоторым данным, количество “разумной образованной рабочей силы”, в те годы хлынувшей в Центральную Россию из-за “черты оседлости” и занявшей почти все большие и малые административные должности, в том числе и в ЧК, составляло более миллиона человек. За эту “поддержку революции” (то есть за спасение большевистской власти) Ленину пришлось заплатить большую цену, в том числе и подписать чудовищный “Декрет о борьбе с антисемитизмом”, который загнал антисемитские чувства и настроения в тёмные глубины общественного сознания.

Возможно, что, понимая это, Ленин в своих стратегических планах рассчитывал после достигнутой стабильности всё-таки уменьшить еврейское влияние в высших эшелонах власти с помощью государственной воли.

В конце 1922-го — начале 1923 года он обратился с письмом к XIII съезду партии (“Завещание” Ленина), в котором попытался совершить своего рода переворот в Центральном Комитете ВКП(б):

“Я советовал бы очень предпринять на этом съезде ряд перемен в нашем политическом строе <���…>. В первую голову я ставлю увеличение числа членов ЦК до нескольких, десятков или даже до сотни”(в ЦК тогда было 27 человек. — Ст. К.].

По предложению Ленина, в новый ЦК должны были войти люди, “стоящие ниже того слоя, который выдвинулся у нас за пять лет в число советских. служащих; и принадлежащие ближе к числу рядовых, рабочих и крестьян. <���…> Я предлагаю съезду выбрать 75-100 рабочих, и крестьян… выбранные должны будут пользоваться всеми правами членов ЦК” (Т. 45. С. 343, 348, 384).

Так что местечковому большинству в государственном аппарате было чего бояться. Поэтому партийные верхи отвергли ленинское предложение, а Троцкий написал в ЦК письмо о том, что такое “расширение”ЦК лишит его “необходимой оформленности и устойчивости”и “нанесёт чрезвычайный ущерб точности и правильности работ ЦК”. Вся еврейская часть ЦК поддержала Троцкого, и сущность ленинского письма была сведена к ленинским характеристикам кандидатов на роль генсека, в то время как идея расширения ЦК была куда более важной. Неудивительно, что среди “старых партийцев” распространились слухи, что Ленин после инсульта не в себе, потому и предлагает утопические и вредные для партии реформы. Ленин был действительно болен и, несмотря на свой авторитет, не мог уже провести в жизнь решение, которое сделало бы ЦК более “народным” и более “русским”. Но попытка русифицировать ЦК не удалась. Так же, как и при Сталине, в 1951-м.

А письмо это настолько было революционным (или контрреволюционным, с точки зрения “иудушки Троцкого”) и опасным для партийных верхов не только 1923 года, но и будущих времён, что его полностью опубликовали лишь в 1956 году.

В сущности, Ленин предлагал то, что осуществил методами террора Сталин во второй половине 1930-х годов. Ленин, в отличие от Сталина, обладал мастерством открытой политической борьбы, никогда не скрывал своих планов и убеждений, и это обстоятельство могло настроить против него ближайшее еврейское окружение. Некоторые нынешние историки выдвигают гипотезу о том, что летом 1918 года в центре такого заговора мог стоять Свердлов. А история с Каплан таинственна настолько, что даже имя её подлинное в разных источниках публикуется по-разному. Об этой местечковой “Шарлотте Корде” неизвестно почти ничего, кроме того, что сразу после неудачного дилетантского покушения таинственная фурия была доставлена на допрос к председателю ВЦИКа (президенту) Янкелю Свердлову и через три дня следствия, от которого не осталось никаких документов, была расстреляна. И сожжена в железной бочке. Даже автор поэмы “Лонжюмо”, “верный ленинец” А. Вознесенский ничего не мог написать о таинственной террористке, кроме одной строчки о том, что “в Ленина бил отравленный пистолет”. Но как бы то ни было, а “красный террор” был развязан. Число жертв этой провокации неизвестно. Одни источники говорят о тысячах, другие — о десятках тысяч.