Станислав Куняев - К предательству таинственная страсть...

Согласно русским православно-народным обычаям, недостойно глумиться над усопшими. Какими бы они ни были при жизни. “Мне отмщение, и аз воздам” — вот по какому нравственному закону жили наши предки. Вознесенский же поглумился не только над несчастным семейством Романовых. Он успел поглумиться и над Сталиным после того, как в марте 1953-го побывал в Колонном зале Дома Союзов, где народ прощался с вождём. Но наш поэт пришёл туда не на прощанье, а для того, чтобы оставить в своих воспоминаниях слова о том, что покойный вождь, “топорща усы, лежал на спинке, подобный жуку, скрестившему лапки на груди. Есть такая порода жуков “притворяшка-вор”, который притворяется умершим, а потом как прыгнет”.

Впрочем, А. В. был не оригинален — карикатурные изображения Сталина, творящего из Мавзолея свои злые дела, оставили и другие “шестидесятники” — Е. Евтушенко, П. Вегин, А. Галич.

А ко всему сказанному надо добавить ещё то, что отец Вознесенского, один из крупнейших руководителей по строительству сталинских гидростанций, был кавалером двух орденов Ленина, двух — Красного Знамени, ордена “Знак Почёта” и т. д. Так что А. В. стал подлинным “шестидесятником” ещё и в том смысле, что, как все они, испытывал “к предательству таинственную страсть”, предавая дело отца, работавшего на Сталинскую эпоху.

Память моя сохранила многие разговоры композитора Георгия Васильевича Свиридова о жизни людей искусства в 30-е годы, о “шестидесятниках” “оттепели”, обо всём том, что впоследствии вошло в его удивительную книгу “Музыка как судьба”… И о “шестидесятниках” он рассуждал с холодным сарказмом и точностью историка.

“Прочитал стихи поэта Вознесенского, целую книгу. Двигательный мотив поэзии один — непомерное, гипертрофированное честолюбие. Непонятно, откуда в людях берётся такое чувство собственного превосходства над всеми окружающими. Его собеседники — только великие (из прошлого) или, по крайней мере, знаменитые (прославившиеся) из современников, неважно — кто, важно, что “известные”.

Слюнявая, грязная поэзия, грязная не от страстей (что ещё можно объяснить, извинить, понять), а умозрительно, сознательно грязная. Мысли — бедные, жалкие, тривиальные, при всём обязательном желании быть оригинальным…

Претензии говорить от “высшего” общества. Малокультурность, нахватанность, поверхностность. “Пустые” слова: Россия, Мессия, Микеланджело, искусство, циклотрон (джентльменский набор), “хиппи”, имена “популярных” людей, которые будут забыты через 20–30 лет.

Пустозвон, пономарь, болтливый, глупый парень, бездушный, рассудочный, развращённый…

Жалкие мысли, холодный, развращённый умишко, обязательное разложение, обязательное религиозное кощунство. Но хозяина своего хорошо знает и работает на него исправно. Им говорят: “Смело идите вперёд, не бойтесь ударов в спину. Мы вас защищаем!” И защищают их хорошо, хвалят, превозносят, не дают в обиду” (Г. Свиридов. “Музыка как судьба”).

Увы! Свиридов, к сожалению, был прав. Читая воспоминания Вознесенского, то и дело поражаешься тому, как он гордился знакомствами с известными

кумирами своего времени: Роберт Кеннеди, Артур Миллер, Генри Мур, Мэрилин Монро, Аллен Гинзберг, Марк Шагал, Миттеран, Луи Арагон, Рональд Рейган, Эдвард Кеннеди… Всех “прорабов духа” не перечислить, и подобострастия его перед ними — не измерить! “Думал ли я, — пишет Вознесенский, — что через несколько лет буду читать свои стихи Пикассо? Под лампой на тумбочке — альбом его грациозно-эротической графики”. А с каким упоением рассказывает поэт о том, как некая молодая журналистка двадцати семи лет вышла замуж за своего чуть ли не восьмидесятилетнего кумира Пабло и, какое-то время поспав в его кровати, выстрелила себе в рот из пистолета настолько удачно, что раздробила свою молодую голову. С какой гордостью он вспоминает, что ему тоже посчастливилось спать “в кровати Пикассо”! Как хотелось всем нашим плейбоям-“шестидесятникам” сыскать признания своих собратьев по “шестидесятничеству” из Западного мира! С каким придыханием тот же Евтушенко рассказывает в поэме “Фуку” о том, что его удостоил своим вниманием художник Сальвадор Дали! С каким подобострастием рассказывает он же в книге “Волчий паспорт” о том, что его принимал президент Никсон, что Роберт Кеннеди пригласил его в свой дом, чтобы выпить шампанского и сообщить, что под псевдонимами “Абрам Терц” и “Николай Аржак” скрываются Даниэль и Синявский, издававшие антисоветские книги на Западе. Конечно же, от Евтушенко об их авторстве узнало ведомство Семичастного, начался судебный процесс над ними, в ответ западная пресса подняла страшный хай, который заглушил мировой протест против преступлений американской военщины во Вьетнаме… Что и нужно было американцам.

Из книги Г. Свиридова “Музыка как судьба”:

“Нельзя не обратить внимания на появившуюся в последнее время тенденцию умалить, унизить человеческую культуру, опошлить, огадить великие произведения человеческого духа. Многочисленным переделкам и приспособлениям подвергаются многие выдающиеся произведения.

Миф о Христе, одно из величайших проявлений человеческого духа, человеческого гения, подвергается систематическому опошлению, осмеянию, не впервые”.

Эти мысли Свиридов записал в свой дневник после того, как прочитал строчки из Вознесенского: “Христос, а ты доволен ли судьбою? — Христос: Вполне! Только с гвоздями перебои”.

Казалось бы, непревзойдённые образцы кощунства оставил после себя Аллен Гинзберг, изобразивший в стихах своё лицо как детородный орган матери, породившей его на свет Божий, как “бородатую вагину”. Но ведь он покощунствовал и поглумился всего лишь над матерью… Андрей Вознесенский переплюнул своего американского “собрата”-соперника — он глумливо замахнулся на самого Спасителя и на великую голгофскую трагедию.

В отличие от Е. Е., который, как обученный на распознавание наркотиков фокстерьер, вынюхивал всю жизнь, где таится и где высовывает голову русский антисемитизм, А. А. взял на себя другую часть русофобии — насаждение циничной и развязной обезбоженности, глумливое осмеяние православного мира, издевательство над монашеским призванием молодых русских людей. Евтушенко хоть успел обвенчаться с последней четвёртой женой и над церковью и верой не глумился. Просто не замечал этой великой основы русской истории и русской жизни. А Вознесенский?.. Что, в Америке не было у кого поучиться уму-разуму? Но ведь в те годы, когда его воспитание завершал Аллен Гинзберг, на востоке страны жил легендарный человек Серафим Роуз. Ровесник Вознесенского. В юности битник, он прошёл все соблазны хипповской жизни, но потом, заворожённый мудростью буддизма, был его верным адептом до той поры, пока его не поразило своей глубиной, душевностью и красотой наше русское Православие. Но Вознесенский вместо того, чтобы прийти в келью к Серафиму Роузу, постучался в Содомские ворота к Аллену Гинзбергу.