Александр Горбачев - Не надо стесняться. История постсоветской поп-музыки в 169 песнях. 1991–2021 [litres]

Мне не нужны громкие имена, для меня это не несет совершенно никакой ценности и важности. И для слушателя тоже: мы все когда-то были никому не известны. Для себя я приняла решение никогда не делать ставку на одного саунд-продюсера – это bottleneck [бутылочное горлышко]. Хочешь развиваться – должен пробовать творить с разными.

Вы контролируете при этом то, как в итоге ваша песня будет звучать?

Еще как: от манеры исполнения вокальных партий до звуков в бите. Я крайне требовательна и чрезвычайно самокритична, прежде всего к себе. К чужому мнению прислушиваюсь, но в конечном итоге делаю так, как считаю нужным сама. Кстати, так было не сразу. К этому нужно было прийти. С каждым годом степень вовлечения меня в продакшн росла и год назад стала доминирующей.

Есть ли какой-то обычный «сценарий» появления песен? Как он выглядит?

Давайте возьмем песню «Как Барби в поисках Кена». Потрясающе талантливый автор Толик Гурман из Одессы прислал мне в WhatsApp трек. С Толиком мы лично не знакомы, но дистанционно он мне высылал свои работы последний год: я ему говорила, какие песни я сейчас ищу для себя.

И вот однажды вечером он высылает песню, которую написал для меня, – послушав, я в нее влюбилась.

Трек был, как это чаще всего бывает, написан в формате «первый куплет и припев». Мы созвонилась, и я сказала, что мне нужно несколько дней, чтобы пожить с песней на студии. Там мы покрутили песню, подобрали новую тональность, отправили автору демо. Толя переписал бит и сел писать вторую часть. Получив второй куплет, мы засели писать финальные вокалы. Записали, ушли сводить – этим занимался Саша Хук (с ним я всю жизнь записываю вокалы), а Толя как автор песни работал с ним в тесной связке и при необходимости накидывал идеи.

Другой пример – песня «Как на фантиках Love Is». Ее написал автор из Донецка – прислал летом 2019-го, мне понравилось. В январе [2020-го] я договорилась с командой ребят из Киева, что они приедут в Москву и мы сделаем writing camp [творческий лагерь] на несколько дней. Они прилетели, мы засели на студии на четверо суток. Много чего тогда записали, придумали. В эту же сессию записали вокалы песни, а также накидали идеи по биту – в оригинальной версии он был скучный.

Ребята улетели и продолжили делать бит в Киеве. Сделали отбор вокалов, их сведение. К ним у меня не было никаких вопросов – я осталась собой довольна, что бывает максимально редко. Дошло время до битов. Показали первую версию – мне не понравилось. Показали вторую – снова не понравилось. Казалось, что нам нужно собираться снова, – но тут наступила пандемия, границы закрыли. Прилететь ребята не могут, остается только удаленная работа. То, что вышло, – это, по-моему, третья версия в седьмой сборке. Я показывала источники вдохновения для конкретных элементов музыки: от глубоко синтового звучания до референсов на какие-то свои предыдущие работы. Томаш – один из продюсеров – поехал и специально купил кучу профессионального синтового оборудования: я так его вдохновила, что он захотел качать эту тему дальше.

А песня «Не модные» как возникла?

Я была в отпуске на Мальдивах, мне прислали ее ребята из Украины. Кстати, как и песню «Вдох», которая оставила значимый след: ее тоже прислали, когда я отдыхала на Мальдивах.

В общем, прислали; слушаю у моря. Звоню – говорю, что это пушка. Прилетаю и еду на студию – через неделю у нас уже был мастер. Но это не всегда так бывает – некоторые песни создаются по музыке очень долго и сложно. Тот же «Вдох» – по-моему, финальной стала только одиннадцатая версия.

Вы сами не думали писать песни? В России это почему-то редкость.

Я хочу писать и буду писать – я в этом уверена. Но и сейчас довольно редко песня выходит as is без моего – совместного с автором – вмешательства в текст. Почему в России пишут редко, я не знаю. Не творческая, видимо, у нас энергетика в стране; не до креатива.

Вы ведь главным образом в интернете свои песни продвигали и после «Импульсов» – это из-за той истории с радио?

Так сложилось, что когда я ушла от продюсера, ТВ и радио мне активно закрывали несколько лет. Зачем биться о стену? У меня муж чувствовал себя в мобильной и интернет-индустрии максимально свободно – и перенес свою экспертизу в направление музыки. Мы никогда не полагались ни на какой лейбл, дистрибьютора, рекламное агентство и кого бы то ни было. Все всегда делалось и делается инхаус.

С «Не модными» мы сделали классный проект с Apple Music: помимо обычного клипа сняли вертикальный клип на десяток айфонов. Там было 48 часов монтажа без сна – это один из самых тяжелых клипов по продакшну, хотя с виду и не скажешь. Но вообще мы к запуску каждой песни относимся с особым трепетом и вниманием. Маркетинг сингла начинается за 45-60 дней до релиза; альбома – за 90–120 дней. Первые сутки в день релиза сингла мы почти не спим. Три первых дня – очень тяжелая работа, которая занимает максимум энергии; потом нужна неделя на восстановление. А с альбомами все еще жестче.

Ваши сольные записи хвалили издания и журналисты, которые обычно не склонны обращать внимание на поп-музыку, звучащую по радио: «Афиша», The Flow. Насколько вам это важно?

Мы просто делали свою работу. Мы не старались и не стараемся кому-то понравиться. Если понравилось – я счастлива и очень благодарна. Не понравилось – жизнь идет, работаем дальше. Но я уверена всегда на 1000 %, что я никогда не выпущу плохую музыку. Можно переслушать с первого сингла до последнего – вы не услышите там халтуры: ни в текстах, ни в музыке. Можно посмотреть на каждый наш релиз с точки зрения маркетинга – вы не увидите там примитива.

Во второй половине 2010-х южная поп-музыка перестает быть экзотикой, существующей в своем региональном и радиочастотном гетто, – теперь это мейнстрим. Miyagi & Эндшпиль – нечаянные вдохновители этого положения дел. Дуэт из Владикавказа, вообще-то, никогда не метил в поп-звезды и строил свою творческую жизнь по классическим законам хип-хопа, претворяя в песни энергию родных улиц, – однако выяснилось, что энергии этой хватит на целую индустрию. Вязкий, как битум, флоу – оба читают так, что слов не разобрать, но затягивает дико; гулкий звук, переводящий на русский певучий раггамаффин; мелодии, вокруг которых как будто идет дым: и Miyagi, и Эндшпиль, на середине карьеры сменивший псевдоним, до сих пор узнаются на раз – при этом именно из их наработок во многом вырос тот самый кальян-рэп, который на новом витке истории культуры стал символом очередного падения эстрады.