Григорий Брейтман - Преступный мир: Очерки из быта профессиональных преступников

Когда главное окончено, вор об этом дает знать своему соучастнику словом «шестнадцать» и «марвихеры» «отваливают» от обворованной жертвы. Однако такие проделки не всегда кончаются удачно: часто бывает, что не успеет вор «поторговать», как жертва сейчас же заметит кражу. Тогда положение воров очень опасно; обворованный может их заподозрить и задержать как раз «торговца», у которого окажется бумажник — совершенно нежелательная для него улика. Заметив, что обворованный встревожился, или, по-воровскому, «трокнулся», воры прибегают к следующему, не лишенному остроумия приему. «Торговец» говорит помощнику «стрема», т. е. опасность. Последний сейчас же становится очень близко около жертвы и делает все возможное, чтобы обратить на себя ее внимание и быть заподозренным в краже. В большинстве случаев это удается: «прыц», испуганный исчезновением бумажника, ищет глазами вора и, видя около себя смущенного человека, поднимает крик, «поет», по воровскому выражению, и, задерживая помощника, делает «хай» — слово, означающее заявление. Поднимается суматоха, чем пользуется вор с украденным бумажником и спешит скрыться. Помешать ему никто не может, так как общее внимание отвлечено задержанием его помощника; последний громко протестует, ничего подозрительного при нем не находят и его скоро отпускают.

Кроме «марвихеров», ворующих у «прыца», есть карманные воры, которые воруют уже у «грача». «Грачем» на воровском наречии называется богатый купец, подрядчик и вообще богатый, но простой человек. Такие воры отличаются от «аристократов» тем же, чем «прыц» разнится от «грача». Это по наружности уже не джентльмены, а напоминают доверенных приказчиков, артельщиков или средней руки купцов. Такие воры происходят всегда из русских. Процесс вытаскивания бумажников у них тот же, как у «аристократов», только бумажник с деньгами и документами у них называется не «кожа», а «лопатник». Если им случается украсть бумажник без документов, а только с деньгами, то о такой краже они говорят «поторговали гольем». Вообще жаргон их состоит больше из русских слов, в противоположность «аристократам», у которых преобладают еврейские выражения.

Воров этих двух разрядов разделяют также по названиям их жертв, т. е. первых называют «прыцами», а вторых «грачами». Вышеописанные «марвихеры» страшно боятся заключения в тюрьме. Да это и вполне понятно. Там они лишены всех тех удобств, которыми привыкли пользоваться, находясь на свободе. Поэтому, если «марвихеру» случается «сгореть», или, выражаясь иначе, «засыпаться» или «за-шухероваться», он ничего не пожалеет, чтобы только избавиться от наказания. Его приводит в ужас одна мысль, что ему придется известное время находиться среди убийц, мошенников, грабителей или мелких воришек, которых он от души презирает. Он считает себя выше и благороднее этого сброда как по воспитанию, так и специальности. Для примера укажу на следующий факт.

В одном приморском городе у пристани остановился проходивший мимо пароход для высадки нескольких пассажиров. В числе последних находились два карманных вора, которые в то время, когда публика толпилась у борта, успели похитить у одного богатого помещика бумажник с ЗОООО руб. Воры, по обыкновению, хотели «отвалить» в надежде, что обворованный ими господин будет продолжать путь на пароходе. Но каково же было их удивление, когда с ними в одну шлюпку сошел и обворованный помещик. На пути к берегу помещик обнаружил пропажу и поднял тревогу, заявив, что его обкрали в шлюпке, так как на пароходе бумажник находился еще у него. Положение воров было далеко не из приятных: «штымп» (т. е. «прыц», начавший «петь») поднял «шухер», требовал, чтобы обыскали всех сидевших в шлюпке. Требование это было исполнено, но уворованного бумажника ни у кого не оказалось, и бедному помещику пришлось чуть ли не со слезами извиняться перед своими путниками, в том числе и перед обворовавшими его «марвихерами». Впоследствии уже один из воров сознался своим товарищам, что, когда начался «шухер», он выбросил бумажник, в котором было целое состояние, в воду.

К вышеописанным преступникам следует причислить еще один разряд «марвихеров»; тогда читатель ознакомится с ремеслом главных карманных воров, составляющих отдельное самостоятельное общество в воровском мире. Я говорю о ворах, совершающих кражу в вагонах железной дороги у богатых пассажиров. Эти «марвихеры» называются «мойщиками» или «вешерами».

Организация преступного мира настолько совершенна, что вряд ли существует верный способ для ограждения имущества и частной собственности от дерзких покушений.

Если профессиональный преступник захочет посягнуть на вашу движимость, его ничто не остановит. Против всякой предохранительной меры у преступника есть всегда наготове контрмера, и, если преступление иногда не удается, то не в силу принятых жертвой мер, а исключительно вследствие неблагоприятно сложившихся обстоятельств.

Познакомив читателей с карманными ворами высшей пробы, действующими в городах, я теперь перейду к родственному последнему типу «марвихеров», функционирующих в вагонах железных дорог. Как я уже упоминал, эти воры, похищающие ценности у богатых пассажиров, называются в воровском мире «мойщиками» или «вешерами»: они уже не «торгуют» у жертв, а «моют» их.

У «мойщиков» жертвы не разделяются на «прыцев» и «грачей»; им все равно, к какому обществу принадлежат пассажиры; им нужно только, чтобы он был богат и имел «бабки». Такой пассажир носит оригинальное название «фрайера», которое принято и в других преступных обществах, подразумевая жертву. Кому не известны случаи карманных краж в поездах? Большею частью жертва, делая заявление о краже, объясняет, что против нее сидел какой-то прилично одетый господин, в котором нельзя было заподозрить вора. Последний, беседуя с потерпевшим, угощает его ароматической сигаретой или отличным вином из фляжки, после чего пассажир крепко засыпает. Проснувшись, он находит карман разрезанным или платье расстегнутым; бумажника же с деньгами и спутника потерпевшего не оказывается; последний, похитив деньги, вышел на первой станции. Железнодорожная полиция ввиду таких обстоятельств, сейчас же догадывается, что вор пред тем, как совершить кражу, усыпил свою жертву, и этот снотворный состав находился или в сигарете, или в вине, которыми вор так любезно угощал потерпевшего. А иной потерпевший, разбирая поведение вора, припоминает, что тот долго махал пред собой платком с сильным запахом духов, и решает, что платок был пропитан хлороформом, не подумав о том, что от хлороформа должен был бы уснуть сам злоумышленник. Между тем, дело здесь совсем не в хлороформе и не в опиуме; все это не более как фантазия потерпевших пассажиров, которые не в состоянии догадаться, каким образом они могли так крепко уснуть, что не слышали прикосновения преступника. Профессиональный железнодорожный вор никогда, ни в каком случае не действует снотворными средствами. Это ему совершенно не нужно. Всякий преступник прежде всего знает свою жертву и изучает ее с необходимой ему стороны; он принимает в соображение наклонности и психическое состояние человека. А для этого, право, немного нужно; люди по своему поведению в обычной житейской обстановке так похожи друг на друга, что для вора, например, не будет ошибкой рассчитывать на то, что в театре его жертва находится под впечатлением виденного на сцене или глазеет по сторонам, осматривая дам и знакомых, или же, наконец, старается получить поскорее свое верхнее платье. Трудно допустить, чтобы в такую минуту посетителю театра пришла в голову мысль о том, что здесь, среди толпы, в присутствии полиции, при полном освещении за ним следит человек, готовый вытащить из наглухо застегнутого сюртука бумажник с деньгами. Вор вполне прав, рассчитывая на человеческую натуру, которая является главной помощницей его при совершении кражи.