Алексей Абрамов - Правда и вымыслы о кремлевском некрополе и Мавзолее

Сталин — единственный деятель, чей прах предан земле у Кремлевской стены без речей, оркестра и прощального салюта.

Правда, как вспоминал офицер-кремлевец В. А. Гурковский, когда на Красной площади началась репетиция парада — заиграл оркестр и по ней загрохотала боевая техника, — казалось, что армия воздает последние воинские почести своему Верховному Главнокомандующему.

…Утром солнечные лучи осветили Мавзолей, над входом в который алело только одно слово — ЛЕНИН. Замена монолита произошла ночью.

Как оказалось, предусмотрительный полковник К. А. Мошков сохранил уникальный камень как историческую реликвию. Это было непросто. Обстоятельства складывались так, что мы могли бы навсегда потерять ее.

«Когда первоначальный блок был заменен другим, с двумя фамилиями, — вспоминал полковник К. А. Мошков, — мне позвонил мой начальник — комендант Кремля.

— Сейчас приедут из управления культуры Моссовета, — сказал он. — Отдайте им монолит.

— Товарищ генерал, куда они собираются его везти?

— На Головинское кладбище. Распилят на памятники.

Трудно сказать, кому первому пришла в голову эта нелепая мысль!

— Товарищ генерал, этого делать нельзя. Блок надо сохранить.

— Делайте что вам говорят.

Приезжает трейлер. Когда погрузили монолит, я сказал водителю:

— Покажите ваш путевой лист.

Он показал. Читаю: пункт назначения — Головинское кладбище. Я сложил путевой лист пополам и убрал в свой карман. А водителю сказал:

— Везите блок в Водники на завод камнеобработки.

Водитель:

— Мне велели на Головинское кладбище.

— Везите в Водники. Я за все отвечаю.

Трейлер поехал в Водники. Я тут же позвонил директору завода камнеобработки (мы с ним были в хороших отношениях — он не раз выполнил работы для ленинской усыпальницы) и сказал:

— Сейчас к тебе привезут монолит с Мавзолея Ленина. Прими и сохрани.

— Это чье-то указание? — спросил он.

— Необязательно знать, чье указание, — ответил я. — Прими и обеспечь сохранность.

Директор поступил, как я ему сказал.

Через несколько дней начальник вызвал меня и говорит:

— Ты почему блок не отдал? Это же невыполнение приказания. За это тебя можно отдать под военный трибунал.

Я вновь объяснил, почему считаю необходимым сберечь монолит…

А вскоре блок пригодился. Когда XXII съезд партии постановил вынести тело Сталина из Мавзолея, блок с надписью ЛЕНИН у меня был. Хранился в Водниках. И мы поставили его на прежнее место».

О перезахоронении Сталина одни говорят: суд Истории. Другие: воля партии. Третьи: месть Хрущева. Четвертые считают, что истинную оценку крупной исторической личности могут дать только потомки.

В обществе всегда есть разные точки зрения. Так и тут.

Приведем несколько мнений о Сталине в конце XX — начале XXI веков.

Драматург В. Розов: «Я этого человека ненавидел. И когда он умер, даже написал, что его смерти надо поставить памятник. Потому что считал: все ужасы лагерей шли от него. Вот эта жестокость, неразборчивость — очень его не любил. Но сейчас, глядя в прошлое, я ценю многое, сделанное им, как дела великие. Хотя сделаны они были, конечно, средствами довольно жесткими. Наверное, это был человек, в общем, гениальный. Но с чертами характера, свойственными не гениям. Вот так я сейчас размышляю. У Пушкина „гений и злодейство две вещи несовместные“, — говорит Моцарт. А может быть, совместные? Это для меня вопрос нерешенный» (газета «Ветеран», № 20, 1998 г.).

Писатель С. Есин: «Я не убежденный сталинист, я знаю о жертвах, которые понес наш народ. Но разве меньше те жертвы, которые несет народ от тирана по имени капитал? Даже официальные данные сегодняшней убыли населения в России, как бы их не приглаживали, ужасают…

И можно говорить о лагерях, можно говорить о чем угодно, но экономический исток всех наших величайших достижений 50 — 60-х годов — это последние годы Сталина. Умение жить про запас и будущим. Атом, космос, энергетика…» («Правда», 6 — 12 февраля 1998 г.)

Заголовок в «Независимой газете»: «Радикальные реформы демократов страшнее большевистской коллективизации» («НГ-сценарии» № 6, июнь 1998 г.).

Политолог С. Кара-Мурза: «В целом сталинизм не искалечил, сохранил целостного человека — война это прекрасно показала. А тоталитаризм демократического Запада полностью „одомашнил“ человека, превратил его в жвачное животное. У него даже секс стал лишь физиологией — интенсивность возросла, но нет ни драмы любви, ни ревности…

Интеллигенты, которые настраивали доверчивых людей против советского строя как опасного своей жестокостью — ибо в истоках его был сталинизм, совершили колоссальный подлог. В развитии российского типа жизни приступ жестокости уже пройден при сталинизме, и такие явления на одной траектории дважды не повторяются. Кстати, в России этот период оказался гораздо менее кровавым, чем на Западе — там только женщин («ведьм») сожгли около миллиона. А истребление индейцев в Америке!

А вот при повороте всей жизни, при сломе траектории мы почти с неизбежностью снова пройдем через эту баню, как было с немцами, которые попытались вернуться от индивидуализма к архаике через фашизм» («Советская Россия», 2 июля 1994 г.).

Большинство участников «круглого стола», посвященного 40-летию XX съезда КПСС: «Сталинизм» и «социализм» — понятия не только разные, но и противоположные… Сталинизм и ленинизм — принципиально разные вещи… Не социализм — сталинизм являлся разновидностью тоталитарного режима, крах которого исторически был предрешен» («Правда», 24 февраля 1996 г.).

Профессор Л. Клячко: «Недостатки И. В. Сталина, о которых писал В. И. Ленин, впоследствии расцвели пышным цветом и принесли неисчислимые бедствия коммунистам и народам Советского Союза, всему мировому коммунистическому движению» («Правда», 28 мая 1998 г.).

Публицист Л. Оников, полемизируя с Р. Косолаловым (о трагических событиях августа 1991 г. и 21 сентября — 4 октября 1993 г.): «…Где же была 19-миллионная Ленинская партия коммунистов, почему она рабски молчала, уже не говорю, впала в самопарализацию? Отвечаю: потому, что она уже не была партией в ленинском смысле… По Ленину, партия — это союз коммунистов, наделенных равными правами. Попробуй до 1927 года кто-либо из высшего руководства партии позволить себе подобные художества, которые делал этот недоумок Горбачев? Такой, как пробка, вылетел бы из рядов ВКП(б).

Все, о чем пишет Р. Косолапов, подтверждает с неотразимой наглядностью, что КПСС уже не была партией, — ее убил, ликвидировал Сталин, превратив в мощную многомиллионную политическую организацию честных, послушных и исполнительных людей. Поэтому она и безмолвствовала» («Правда России», 10 октября 1996 г.).