Павел Щеголев - Охранники, агенты, палачи

Вот собственноручно изложенный эпический, лапидарный рассказ Жученко о своей работе: «В 1893 году я познакомилась в Петербурге с г. Семякиным и стала агентом Департамента полиции. Весной 1894 года, по семейным обстоятельствам, переехала в Москву. Г. Семякин [64] Константин Георгиевич Семякин («Жорж»), служил в полиции с конца 1870-х годов, до 1884 года был делопроизводителем третьего делопроизводства, затем вице-директором Департамента полиции. , приехав туда, познакомил меня с С. В. Зубатовым [65] Сергей Васильевич Зубатов (1864–1917), статский советник, один из столпов политического сыска. В 1886 году дал согласие на сотрудничество с Московским охранным отделением, через год, после разоблачения товарищами, перешел на легальное положение и вскоре занял должность помощника, а с 1896 года начальника Московского охранного отделения. Им разработаны система вербовки в секретные сотрудники и правила филерского наблюдения. В 1902 году переведен начальником Особого отдела Департамента полиции, произвел реорганизацию всего политического сыска империи, создал всероссийскую сеть охранных отделений. В 1903 году неожиданно уволен в отставку, в начале марта 1917 года застрелился. , у которого я работала до мая или апреля 1895 года, вплоть до своего ареста вместе с И. Распутиным, Т. Акимовой и другими [66] Дознанием установлено, что Жученко содействовала ознакомлению членов кружка с иностранной литературой, описывающей способы приготовления взрывчатых веществ. . До марта или февраля 1896 года я находилась под арестом в московской Бутырской тюрьме, после чего была выслана в Кутаис на 5 лет. В апреле 1898 года я уехала в Лейпциг, пробыв там до весны 1904 года, когда, по приглашению г. Гартинга, переехала в Гейдельберг. Следовательно, от апреля 1895 года до весны 1904 года я не работала, как сотрудник [67] Жученко не работала как сотрудник, но получала от Департамента полиции ежемесячно по 100 рублей, с мая 1904 года ей установили ежемесячное вознаграждение за услуги в размере 150 рублей, а с 1 ноября 1906 года увеличили до 500 рублей. . В Гейдельберге я вошла в сношения с проживавшими там социалистами-революционерами и, получив от них связи для Москвы, уехала в этот город в сентябре 1905 года. С 1905 года, сентября месяца, вплоть до конца февраля 1909 года, я работала в Москве, с небольшими перерывами, вызванными моими поездками за границу, под начальство гг. Климовича и фон Коттена».

Как о чем-то морально совершенно бесспорном, говорит Жученко о работе, об агентской службе, о сотрудничестве. Но за этими терминами сколько проклятий, сколько горя и слез. Аресты, тюрьмы, ссылки, каторжные узы и петли — итоги «работы» Жученко, Климовича, фон Коттена.

А в партии, членом которой была Жученко, она была ценным и желанным работником. На ее испытанную точность в «работе», на ее щепетильную добросовестность, на ее товарищескую обязательность можно было положиться. Из рядового члена партии она становится руководителем партийной работы; она входила в состав Областного комитета центральной области партии социалистов-революционеров и приняла участие в Лондонской конференции в 1908 г. Известие о ее предательстве произвело ошеломляющее впечатление.

Подозрения возникли в феврале 1909 года, окрепли в апреле, но для превращения в достоверный факт нуждались в непререкаемом аргументе. 26 августа Центральный Комитет обратился к В. Л. Бурцеву со следующим предложением: «Центральный Комитет партии социалистов-революционеров собрал ряд данных, уличающих 3. Ф. Жученко в провокационной деятельности. Центральный Комитет считал бы полезным предварительно, до предъявления Жученко формального обвинения, сделать попытку получить от нее подробные показания об известном ей из провокационного мира. Центральный Комитет полагает, что вы, как редактор «Былого», могли бы предпринять эту попытку, и со своей стороны готовы оказать вам в этом необходимое содействие».

Жученко, подозревая неладное, еще в феврале 1909 года выехала из Москвы и укрылась в Шарлоттенбурге, в скромной квартире. Здесь нашел ее Бурцев, и здесь же она ответила полным признанием выдвинутых против нее обвинений. Ее ответ Бурцеву поразителен своей неженской бестрепетностью и бесстыдством. Она выразила свое сожаление, что она так мало послужила охранному отделению, но стояла только на одном, что провокацией она не занималась. «Я служила идее, — заявила она Бурцеву. — Помните, что я честный сотрудник Департамента полиции в его борьбе с революционерами»… «Сотрудничество — одно из более действительных средств борьбы с революцией», — писала она Бурцеву, повторяя в сущности одно из основных положений инструкции по ведению внутреннего наблюдения. «Я — не одна, у меня много единомышленников, как в России, так и за границей. Мне дано высшее счастье: остаться верной до конца своим убеждениям, не проявить шкурного страха, и мысль о смерти меня не страшила никогда (иначе я никогда бы не перевозила бомб, как и много другого не делала бы)».

Разоблаченные агенты, сотрудники вызывают различные к себе чувства, но какие бы они ни были, к ним всегда примешивается чувство презрения и гадливости. Когда Жученко закончила свои ответы Бурцеву, она спросила его:

— Вы меня презираете?

— Презирать, это — слишком слабое чувство! Я смотрю на вас с ужасом, — ответил Бурцев.

Бурцев составил подробный рассказ о посещении Жученко и о своих беседах с ней. Этот рассказ необычайно интересен с психологической стороны, но еще интереснее с этой точки зрения отчет о посещении Бурцева и его беседах с Жученко, сделанный ею самой в письмах к начальнику — полковнику М. Ф. Коттену, в то время начальнику Московского охранного отделения. Сопоставление этих двух рассказов только усиливает драматический эффект события.

Бурцев рассказывает, как 11 (24) августа 1909 года он появился в квартире Жученко. Он обратился к ней с просьбой поделиться с ним воспоминаниями в области освободительного движения. Жученко скромно ответила ему, что она стояла далеко от организаций и вряд ли может быть полезна ему. Впрочем, он может задавать ей вопросы. Но Бурцев не решился начать свой допрос в ее квартире, где был ее сын и жила ее подруга. Он просил ее прийти для беседы вечером в кафе. Она согласилась, пришла в условленное место, но по какому-то недоразумению не встретила Бурцева. В этот день допрос не состоялся.

Вечером, взволнованная посещением Бурцева, Жученко писала своему другу и начальнику фон Коттену: «Не знаете ли, дорогой мой друг, исчезли ли уже сороки из уготовленных им теплых краев? Мне кажется, они уже за границей. И вот почему. Сегодня был у меня Бурцев. «Собираю воспоминания и прошу вас поделиться со мной вашими». — «Что же вас интересует?» — «Все. Но здесь неудобно говорить. Будьте добры приехать в 7 ч. вечера на Friedrichstrasse к подземке. Я буду там ровно в 7 ч.». В 7 ч. я была, как условлено, но его там не было. Прождала до 8 ч. и отправилась домой. Вероятно, завтра придет еще раз, если только мой приезд к подземке уже не сыграл какой-то роли. £а у est [68] Qa у est, фр. — все в порядке. или нет? Думаю, да. Не будь оно да (простите за тяжелый язык), Р. Гальц уведомила бы меня давно о визите… Когда я ехала на подземке, признаюсь, мелькнула мысль, — не встречаться с ним, уехать. Но это только одно мгновение было. «Я вас где-то встречал». — «Очень возможно» (никогда не виделась). Ну как не пожалеть, что вы не здесь! Было бы интересно побеседовать. Но только вы остались бы мною недовольны: вы не любите, когда я говорю спокойно. Но чего волноваться! Я так себе и представляла. Именно он должен был прийти ко мне. Если возможно будет писать, сейчас же напишу вам о продолжении сей истории. А пока все же до свидания. Всего, всего лучшего. Привет вам, Е. К. и А. М.» [69] Е. К. Климович и А. М. Гартинг. .