Мартин Буркхардт - Краткая история цифровизации [litres]

Форрестер осознавал эту проблему. Из опыта работы в совете директоров компании DEC он знал, с каким противодействием сталкивается его метод компьютерных симуляций, а также понимал, что основным злом является переизбыток несистематизированной и неструктурированной информации. С начала семидесятых годов ответственность за принятие решений постепенно перекладывается на компьютерные симуляции, люди теряют способность самостоятельно анализировать реальные проблемы, а финансовые рынки начинают жить в воображаемом мире: возникают хитрые схемы и финансовые пузыри, печатаются необеспеченные денежные знаки, целые предприятия строятся на свиных циклах и так далее.

Но разве это ставит принципы системной динамики под сомнение? Достаточно всего лишь послушать, как лихо Форрестер в свои почти 100 лет в пух и прах разносит экономические модели равновесия, разработанные известными профессорами, чтобы понять, что он борется не с традиционной экономикой, а с глубинными порывами и паттернами человеческого поведения. Системная динамика – это в первую очередь пощечина нашим представлениям о себе. Она позволяет осознать, что нами движет психология, наши общественные структуры иррациональны, а ведем мы себя зачастую как лемминги, хотя и гордимся собственной индивидуальностью.

Суть этого парадокса заключается не в методике, а в том, какие надежды мы возлагаем на дивный новый компьютерный мир – в этот момент мы практически готовы поверить в чудо и, уверившись в абсолютной непогрешимости машины, теряемся в лабиринте собственных желаний. Но если взглянуть на симуляцию как на подробный разбор своих собственных желаний и предположений, то различные сценарии могут оцениваться как возможные и разыгрываться различные исходные состояния мира. Метод компьютерных симуляций не должен потворствовать нашей мании величия, а должен помогать нам очертить границы нашего восприятия. Осознание этого начинается в детстве: восьмилетний ребенок, привыкший, что все вокруг вертится вокруг него, впервые сталкивается с последствиями собственных хаотических решений и в ужасе кричит: «Производительность падает, уже 70 процентов!»

Если попробовать оценить вклад Джея Форрестера в развитие окружающего нас компьютерного мира, быстро становится ясно, что его технические разработки, какими бы прорывными они ни были (и даже система SAGE, проработавшая аж до 1983 года), не могут сравниться по значимости с начатыми им компьютерными симуляциями. Этот сдвиг от материи к независящей от нее обрабатываемой информации мы уже встречали в предыдущей главе о Вэниваре Буше. Если система «Мемекс» была призвана расширить границы знания, то системная динамика Форрестера создавалась для того, чтобы облегчить принятие решений, а также упорядочить анализ собственных представлений и имеющихся данных. Основным ее достижением явилось то, что люди стали воспринимать мир не как равновесную, а как динамическую систему, способную трансформироваться непредсказуемым образом. А раз реальность нельзя наколдовать по мановению волшебной палочки, то люди не могут без компьютерных симуляций – но не потому, что компьютеры умнее или сообразительнее своих пользователей, а потому, что, выстраивая цифровую модель, люди начинают лучше понимать сами себя.

В нашей краткой историимы уже встречались с самыми разными персонажами, поэтому нас вряд ли что-то может удивить. Это, однако, не повод не задавать вопросы. Например, такой: почему история цифровизации, начавшись в Европе и на Восточном побережье США, вдруг переносит нас в Кремниевую долину? И что забыли здесь Белоснежка с семью гномами? Речь дальше пойдет не столько об отравленных яблоках, сколько о гномах, которые, как мы знаем, все поголовно заняты в горном деле. Любая командная работа влечет за собой оптимизацию и миниатюризацию: глядя на компьютерных монстров древности – «Колосс» или систему контроля воздушного пространства SAGE, – многие задумывались о том, как приручить это огнедышащее и вечно голодное чудовище. Как уменьшить компьютер и при этом заставить его работать еще лучше и стабильнее? Взятый курс на уменьшение, очевидно, увенчался успехом, ведь сегодняшние компьютеры совсем не похожи по своим размерам на готические соборы, и основная заслуга в этом принадлежит дисциплине под названием нанофизика, где слово «нано» образовано от древнегреческого слова «гном». Символично, что тот человек, который внес основной вклад в миниатюризацию компьютеров, не только родился в семье горных инженеров, но еще и перенес нашу историю за семь гор – в долину, которую позже назовут Кремниевой. В Кремниевой долине прошло все детство Уильяма Брэдфорда Шокли (1910–1989). Его родители был золотоискателями, а мать впоследствии стала первой женщиной-начальницей золотого рудника. Мы не знаем, насколько господин Шокли был приятен в личном общении: он остался в истории не как гениальный физик, а скорее как взбалмошный ученый, донор первого в мире банка спермы, любивший рассказывать о всеобщем отупении и считавший чернокожих умственно неполноценными. Но мы все-таки не будем списывать его со счетов, потому что Шокли внес решающий вклад в миниатюризацию компьютера изобретением транзистора, а свою полупроводниковую лабораторию основал в Маунтин-Вью, положив начало Кремниевой долине. Он вернулся сюда с Восточного побережья по очень простой причине: его мать тяжело болела, и он должен был за ней ухаживать. Однако этот переезд еще был и своего рода побегом, потому что всему этому предшествовала история с тремя участниками, которые в той или иной мере совместно изобрели транзистор, но потом заспо рили о размере вклада каждого и переругались.

Почему транзистор – такая важная штука, и при чем тут кремний? Вспомните «линии коммуникации», о которых мы говорили в контексте открытия электричества в начале XVIII века: они реализовались в форме проводной телеграфной, телефонной и радиосвязи. Чем длиннее становились эти провода, тем сильнее затухал сигнал, растворяясь в шумах – ровно поэтому в 1912 году самая длинная телефонная линия на аме от Нью-Йор риканском континенте проходила лишь до Денвера. Решением проблемы затухания стали электронные лампы: устанавливаемые определенным образом вдоль телефонных линий, они усиливали сигнал и так обеспечивали наземную коммуникацию. Благодаря этому открытию уже к середине двадцатых годов мир опоясала огромная сеть телефонных линий, а усиленные электронными лампами радиоволны достигали самых отдаленных уголков страны.

Однако электронные лампы потребляют большое количество энергии и сравнительно недолговечны, поэтому ученые принялись искать им альтернативу. Их взгляд упал на кремний, открытый в 1807 году Хамфри Дэви и нашедший применение в радиотехнике в качестве приемника и усилителя сигналов. Усиление действительно работало, однако никто толком не понимал, как именно этому способствует загадочный химический элемент, не относившийся ни к проводникам, ни к изоляторам. Другое дело, что подобное промежуточное положение, судя по всему, было его главным преимуществом, ведь это позволяло создать переключатель, блокирующий или пропускающий ток в зависимости от внешних обстоятельств – иными словами, конструктивный элемент, способный принимать одно из двух логических состояний и тем самым заменяющий классические перфокарты. Для телефонных операторов такая автоматизация открывала большие перспективы, так как позволяла отказаться от телефонисток, вручную соединявших абонентов: сеть постоянно развивалась, с ней росло и количество сотрудниц, а расчеты показывали, что при неизменном росте популярности телефона на эту работу вскоре потребуется привлечь половину всех женщин Америки.