Валентина Краскова - Преступления за кремлевской стеной

Рассказывает дочь подследственного, Елена Анатольевна Лукьянова:

«Когда его увезли, моя мама позвонила мне и сообщила эту страшную новость. Я тут же стала звонить депутатам. Дозвонилась до председателя комитета товарища Голика. Он сказал мне, что в моем положении можно звонить куда угодно. Ведь неизвестно, куда увезли моего отца. И мы с мужем стали дозваниваться до приемной Степанкова, к которому на допрос в 23 часа якобы увели отца. Трубку поднял прокурор Тимченко. Мы сообщили ему, что моего отца арестовали и повезли на допрос к генеральному прокурору. Правда это или ложь? На что дежурный прокурор ответил, что уже поздно, Генеральный прокурор давно дома и, видимо, спит. К тому же ему дали новую квартиру и у него нет телефона…

Я не пойму, зачем понадобилось лгать, что его повезли на допрос к Степанкову? Зачем понадобилось таким образом арестовывать 60-летнего Председателя Верховного Совета СССР, который еще при первой встрече сам предложил себя арестовать, но без лишней помпы, ведь наша дача находится на территории дома отдыха Президиума Верховного Совета СССР, где отдыхает около тысячи человек. Соседи, отдыхающие были свидетелями этой «рискованной» операции по задержанию пожилого человека. И мы считаем, что этот концерт разыгрывался не случайно —. только для того, чтобы сломить человека, психологически его подавить, унизить на глазах у всех… Неужели нельзя было все сделать по-человечески?..»

Корреспондент журнала «Огонек» Михаил Корчагин решил встретится с Генрихом Павловичем Падвой, Александром Михайловичем Гофштейном — адвокатами, взявшимися защищать интересы Лукьянова. При условии строгого соблюдения принципа «тайны следствия» они согласились на приведенную ниже беседу:

«— Как к вам попало это дело?

— К нам обратилась дочь арестованного. Защищать бывшего главу парламента мы взялись по собственной воле.

— Вас не смущает то обвинение, которое предъявлено вашему подзащитному? Тем более что вокруг всего происшедшего бурлят такие страсти, и человек, взявшийся за защиту такого подследственного, рискует быть не понятым в нашем обществе?

— С первого же дня мы заявили Анатолию Ивановичу свое отрицательное отношение к путчу. Выяснилось, что мы стоим с ним на одинаковых позициях. Сами мы осудили переворот еще 20 августа, официально охарактеризовав его как военно-партийный. Это наша чисто гражданская позиция. Но, как профессионалы, мы должны защищать человека, даже если он наш идейный противник. Хирургу нет дела до идейных убеждений больного. Тем более что за идейные убеждения не судят. Вот если бы он призывал к насильственному свержению строя, тогда другое дело.

— Вы единственные, кто чуть ли не каждый день имеет возможность общаться со своим подзащитным. Поэтому знаете его настроение, отношение к происходящему в стране. Как, например, отнесся он к факту роспуска КПСС?

— Он остался коммунистом. И по-прежнему верен своим убеждениям.

— Лукьянов — человек, который ранее взирал на судебно-следственную систему с высоты своего положения. Он же подписывал множество законов, не всегда ведая, как они исполняются на практике. Изменилось ли его отношение к законотворчеству? Каков его взгляд на создававшуюся им же систему из камеры следственного изолятора?

— Сам факт вероломного ареста был для него неприятной неожиданностью.

— Требует ли он встречи с родственниками?

— Пока на этом не настаивает. Но все будет зависеть от следствия. Любые контакты, и даже с близкими, могут быть рассмотрены следствием как нарушение принципов изоляции.

— Были ли вы знакомы с подзащитным раньше?

— Нет. Мы познакомились с ним в следственном изоляторе.

— Это изолятор КГБ?

— Нет. Это следственный изолятор № 1 ГУВД Мосгорисполкома — «Матросская тишина». В нем есть небольшой изолятор № 4 МВД СССР, где и содержится Анатолий Иванович.

— В камере он один?

— Нет. С ним еще один человек. Пожилой. Он арестован не за политическое, а за уголовное преступление.

— Вы допускаете, что это «подсадная утка»?

— Допускаем. У нас нет на этот счет особых сомнений.

— Каково самочувствие подследственного?

— Жалоб пока нет.

— Ходят слухи, что его уже обрядили в тюремную одежду.

— Это лишь слухи. Тюремной одежды на нем нет. На нем та одежда, в которой его арестовали. Предчувствуя развитие событий, он даже на работу ездил с вещами и сменной одеждой.

— Какие это были вещи?

— Спортивный костюм, бумага, личный дневник. В камере он продолжает писать стихи. Лирические…

— Его отношение к тому факту, что его лишают встреч с журналистами. Ему есть что сообщить нам?

— Желание выговориться у него огромное. Ему есть о чем сказать, но он ничего не скажет. По крайней мере мы, адвокаты, постараемся ему не дать это сделать.

— Почему?

— Все, что бы он ни сказал, может быть повернуто против него же. Поэтому он будет молчать. На пресс-конференции 6 сентября было сказано, что все обвиняемые охотно дают показания, но не о себе, а о других. Это не так. Хотя бы потому, что не все обвиняемые идут на контакт со следствием. Пример тому — наш подследственный. Мы-то знаем точно, что он не говорит ни одного слова и уж тем более не обливает, никого из подельников грязью. И это несмотря на то, что он очень много знает и ему есть что сказать о «восьмерке».

— Для чего в таком случае на пресс-конференции понадобилось выдавать такую информацию?

— А чтобы столкнуть их лбами. Чтобы у каждого вызвать ответную реакцию: ах, ты на меня, а вот я на тебя! Это довольно стандартный прием, который применяется, начиная от районного отдела милиции и кончая союзной прокуратурой.

— Но хоть какая-то позиция в данной ситуации есть у подследственного Лукьянова?

— Она такова: «Я ни в чем не виноват, виновность свою категорически не признаю, и так как вы нарушили закон при моем аресте и без достаточных оснований держите под стражей, то я считаю вас людьми заинтересованными, нарушающими закон, поэтому говорить вам ничего не буду».

— У него есть возможность получать прессу?

— Да. Мы видали у него «Известия», «АиФ».

— Его отношение к публикациям, в которых он фигурирует? На какие публикации он реагировал особо?

— Например, в «Известиях» было написано, что, будучи в Англии, он обратился к британской аудитории со словами «уважаемые товарищи». Но ведь это абсурд. Достаточно поговорить с Анатолием Ивановичем, чтобы понять, какой это образованный и умный человек.

— Как же было на самом деле? Ведь такое обращение, похоже, было?

— Это действительно так. Но он же объяснил нам, что была такая встреча. Там были официальные британские лица. Но среди присутствующих он увидел несколько советских журналистов. Поэтому вполне естественно, что, обращаясь к аудитории со словами: «Дамы и господа!», он употребил и слова «Уважаемые товарищи…». Мы не удивимся тому, что сейчас начнут бить лежачего, как это, к сожалению, часто у нас бывает. 7 сентября, например, Президент России в своем выступлении по радио назвал его идеологом путча. Но ведь еще не прошло следствие, еще не было суда… Даже пострадавший от путча Михаил Горбачев в отличие от многих высокопоставленных лиц не позволил себе подобных высказываний. В связи с этим возмутили его и выступления Силаева, Акаева.