Елена Отто - Следующая остановка – Лондон. Реальные истории из жизни русских эмигрантов последней волны

Для начала решаем судьбу слова «букировать». Автор статьи советует «букировать» билеты на самолет заранее, пока к пасхальным праздникам не поднялись цены. Букировать – производное от английского «to book», заказывать.

– Зачем использовать английское слово, когда есть такое простое и понятное «бронировать»? – недоумевает корректор.

Автор статьи, присутствующий в редакции, ворчит, что слово «бронировать» он не употребляет с тех пор, как четыре года назад забукировал билет Киев – Лондон. Но общим голосованием решаем, что слово «бронировать» – действительно удачный эквивалент. Я не спорю – я сама так привыкла букировать билеты, что забыла, что в России их бронируют. Действительно, никогда не приходилось этим заниматься на родине.

Фразеологизм cash in hand с неудовольствием заменяю на привычное русское «деньги платили наличными». С такой же неохотой соглашаюсь менять торговую area на «территорию». Есть слово в русском языке, ничего не возразишь, но такое неудачное…

Корректор предлагает full-time и part-time job заменить на частичную и полную занятость. Редактор морщится и говорит, что хотя эти русские слова и соответствуют английским понятиям, но никто этого перевода не поймет. Потому что не устраиваются в Великобритании на полную или частичную занятость. Звонят и спрашивают: «А вам няня нужна на full-time или part-time»?

Судьба слова «коммьюнити» вызывает больше всего разногласий. Ну нет в русском языке достойного перевода. Как назвать сообщество людей, говорящих на одном языке и имеющих общую культурную и историческую основу? Община, что ли? Кто-то так и пишет в своих статьях – русскоязычная община Лондона. Звучит ужасно, но вроде бы адекватно ситуации. Russian community – уже привычнее и, кажется, понятнее даже.

– Зачем, зачем вы, коренные носители, люди с высшим образованием, филологи даже, употребляете английские слова, когда русский язык столь богат и образен? Неужели вы не можете найти достойного эквивалента в своем языке! – горячится корректор.

– Олена, как давно ты в Англии? – задаю встречный вопрос.

– Какое это имеет значение? – отмахивается она.

Понимаю, что недавно. По ходу дальнейших разговоров выясняется, что и правда – всего несколько месяцев, и, в связи с английским мужем, с англичанами приходится общаться больше, чем с русскими. Оттого к нашему повседневному русско-английскому языку еще не привыкла. Но я действительно филолог, лингвист, и пытаюсь найти компетентный ответ на ее вопрос. В глубине души понимаю, что мы, как дети, играем в слова, изобретая свой секретный язык, и нам это необычайно нравится.

– Ты знаешь, мне кажется, что английские слова стали для нас своеобразным сленгом или жаргоном, тем языком, который понятен внутри нашей группы, который, собственно, выделяет нас в особую группу и непроизвольно отсекает непосвященных.

Олена чувствует себя непосвященной, и именно это ее злит. Она может свободно общаться на русском, свободно на украинском. Выученный в домашних условиях английский у нее тоже неплохой, но пока за бортом остаются реалии английской жизни, которые она еще не освоила и на которые потребуется немало времени.

Моя мама, учитель английского языка, читает в лондонском метро рекламу: «Если вам стало тесно в своей квартире – вас спасет удачный мортгэйдж».

– Что такое mortgage? – спрашивает она.

– О, мама, это слово хорошо известно каждому англичанину едва ли не с пеленок, это проза английской жизни. Мортгэйдж – это кредит на покупку дома, предоставляемый банком, который ты потом выплачиваешь всю жизнь.

– Loan? – спрашивает мама. – Залог?

– Нет, лоан ты можешь взять кэшем и потратить на что угодно. А мортгэйдж – это для недвижимости.

– Что такое «кэшем»? – сердится мама.

– Ну, cash, наличкой, – поправляюсь я. Ловлю себя на том, что я всего полтора года в Лондоне, и мне уже самой лень переводить слова на русский. Моя одноклассница, которая живет в Лондоне семь лет, слова уже давно не переводит.

– Если поедешь на трэйне, выходи лучше на Стрэтеме, там хоть и третья зона, но гэйтсов нет и Ойстерку не чарджат. А если поедешь андеграундом, то ближайший стэйшн Баллэм, тогда с тебя прочарджат один паунд, поэтому либо экстеншн купи, либо препэй сделай. («И хрюкотали зелюки, как мюмзики в мове» – правда, похоже на Кэрролла?)

Сейчас, в отличие от моих первых недель в Лондоне, я ее уже отлично понимаю. Хотя и не одобряю подобное коверкание родного языка. Все чаще замечаю, как сложно ей иногда подобрать нужное слово на русском, иногда она его не знает, иногда забывает, иногда просто не видит необходимости называть трэйн – поездом, гэйтс – воротами, а препэй – предоплатой. Но боюсь, даже если дословно перевести ее слова на русский язык, смысл ситуации все равно останется непонятным непосвященному. За этой фразой стоит система английского транспорта, адаптированная к русским «зайцам», нежелающим платить за проезд. За этой фразой многолетний опыт выживания в чужой стране.

Мы усердно исправляем английские слова на русские в своей газете, но все равно мама, читая их в России, многих вещей не понимает. Это уже не язык, это уже реалии английской жизни.

Английский landlord (дословно – землевладелец) – не то же самое, что квартирная хозяйка в России. Английский cleaner (от слова «clean» – чистить) – не то же самое, что уборщица. Молодая красивая женщина с высшим музыкальным образованием приходит два раза в неделю в богатый английский дом, протирает пыль и пылесосит. Иногда гладит белье и раскладывает по шкафам. Получает двенадцать фунтов в час, пьет чай с хозяйкой, обсуждает русский балет, приехавший в Альберт-холл. Да разве когда-нибудь она произнесет русское слово «уборщица» по отношению к себе? Да, «клинила», но кто не «клинил» поначалу? Receptionist на входе в косметический салон, клинику, деловой офис – как его назвать по-русски? В офисах у нас секретари, в салонах администраторы, в больницах регистраторы. И не получается ресепшиониста перевести ни администратором, ни секретарем, потому что не решает он производственных вопросов и бумажки на подпись не носит – не те должностные обязанности. Впрочем, слово постепенно уже входит в русский язык. Недавно прочитала в списке новых профессий. Да и business building, в котором сидит такой секретарь, не придумаешь, как обозвать – «высотное здание, предназначенное для офисов различных компаний»? Сразу вспоминается украинский курьез – не то реальный, не то вымышленный. Во времена борьбы за чистоту родного языка решили избавиться от всех иностранных заимствований, поэтому порешили лифт называть «межповирховний дротохид». Если бы в России бросили такой клич, у нас бы «межэтажовый тросоход» появился.

Открываю нашу газету в разделе объявлений и читаю. Требуются пластеры и пэйнтеры. Пойду учеником к драйлайнеру, есть опыт на стройке лейбором. Нужен опытный карпентер со своим инструментом. Опытный бриклэйер ищет работу. Иногда по-английски пишут: plumber, painter, carpenter, bricklayer – тогда я по крайней мере узнаю слова и соображаю: ага, сантехник, маляр, плотник, каменщик. Когда пишут английские слова русскими буквами – вообще теряешься. Почему пишут? Просто не знают перевода на русский. Потому что не работали дома строителями. Здесь, в Великобритании освоили и новую профессию, и новую терминологию. Да и английский дома не учили. С другой стороны, я учила, а что такое драйлайнер – не переводу. Стучу соседу-украинцу в комнату и спрашиваю: кто такие драйлайнеры? Он охотно объясняет, что это человек, который возводит перегородки в зданиях – потолки, стены. Ну откуда мне знать, как это по-русски, даже с моим словарным запасом? Поэтому я к строителям без претензий. Другие профессии, вроде клинер, бэби-ситтер, вэйтер, самые ходовые для новичков, давно уже никто не переводит. Бэби-ситтеры уже и в России появились, как новое явление капиталистической жизни.