Питер Кузник - Нерассказанная история США. Новая глава 2012–2018

Даже Нетаньяху понял, куда дует ветер. Встречаясь с Путиным в Москве в тот самый день, когда повстанцев изгнали из Даръа, он заявил, что не имеет ничего против сохранения контроля Башара Асада над всей территорией Сирии при условии, что Иран и его союзники-шииты будут отведены на «десятки километров» от израильской границы [97]. Такое заявление ознаменовало полную перемену не только в позиции Израиля, но и в понимании роли России во всем неспокойном регионе. В статье журнала Time Владимир Исаченков написал: «Нетаньяху подчеркнул теплые связи Израиля и России, уделив особое внимание, по его словам, их ключевой роли в стабилизации обстановки на Ближнем Востоке». Нанося удар по тому виду дипломатии, который летом 2018 года, казалось, набирал силу на нескольких фронтах, Нетаньяху, в последние годы регулярно встречавшийся с Путиным, отметил: «Каждый такой визит — это возможность для нас действовать заодно, стабилизировать ситуацию в нашем регионе, повышать безопасность и укреплять стабильность» [98].

Среди тех, кто не соглашался отдавать Сирию обратно Асаду, был известный вербовщик наемников, делающий бизнес на войне Эрик Принс. Принс предложил сформировать частную армию и заменить ею американские войска. Когда-то в Афганистане Пентагон отказался от подобного предложения. Военный аналитик CNN Джон Кёрби, предвидя потенциально пагубные последствия такого плана, предупреждал, что «некоторые арабские союзники могут использовать операции в Сирии в качестве предлога для начала масштабной прокси-войны против Ирана и обеспечения оружием боевиков, что может втянуть нас в сирийскую гражданскую войну таким образом, который не соответствует нашим главным интересам» [99].

Война с Ираном, казалось, вполне соответствовала желаниям Трампа и его советников. В июле 2015 года Трамп жестко порицал соглашение по ядерной программе Ирана — «Совместный всеобъемлющий план действий» (СВПД), который Иран согласовал с США, Россией, Китаем, Британией, Францией и Германией. Это соглашение было встречено шумным одобрением со всех сторон. В соответствии с договоренностями Иран обязался заморозить большинство своих центрифуг, деактивировать реактор для производства плутония на тяжелой воде в Араке, вывезти из страны 98 % обогащенного урана, ограничить обогащение урана уровнем значительно ниже оружейного и допускать регулярные инспекции МАГАТЭ. Взамен Иран получал смягчение санкционного давления, доступ к миллиардам долларов на замороженных зарубежных счетах, разрешение продавать нефть и возвращение в международную банковскую систему.

Использование экономического давления с целью поставить иранцев на колени было частью сознательной стратегии США и Саудовской Аравии. Как в 2014 году объяснял профессор Булент Гокай, Саудовская Аравия решила залить нефтью мировой рынок, чтобы «разрушить экономику Ирана». По мнению Гокая, автора книги «Политики каспийской нефти», «Америка поддерживает этот курс, поскольку хочет подорвать влияние России, экономика которой зависит от цены на нефть». Однако огромные финансовые потери Ирана от нефтяного экспорта (с 2012 по конец 2017 года их оценивают в 160 миллиардов долларов) в сочетании со сложностями от санкций помогли стране сесть за стол переговоров в попытке получить экономическое облегчение [100]. Тем не менее экономические выгоды, ожидавшиеся в результате иностранных инвестиций, не материализовались, а в 2017 году Трамп наложил новые санкции, не связанные с ядерной программой страны. Уровень безработицы оставался высоким, экономический рост — низким, и в конце года сложившаяся ситуация спровоцировала протесты в нескольких иранских городах [101].

Тот факт, что СВПД был внешнеполитическим достижением Обамы, делало его особенно желанной целью для Трампа и многих республиканцев, которые с самого начала старались саботировать соглашение. Когда проект еще обсуждался, республиканцы нарушили существовавший порядок и пригласили Биньямина Нетаньяху выступить на совместной сессии Конгресса, где он ругал Иран и осудил ядерную сделку. На следующей неделе сорок семь сенаторов от Республиканской партии написали столь же беспрецедентное открытое письмо «Лидерам Исламской республики», в котором напомнили им, что в Соединенных Штатах Конгресс, а не президент обладает конечной властью заключать договоры. Видя, насколько сильна оппозиция в Конгрессе, Обама объявил, что СВПД не договор и поэтому не требует одобрения Сената. Вместо этого он представил соглашение на рассмотрение Совета Безопасности ООН, который его единогласно поддержал.

Иранская сделка — одна из немногих тем, по которой известный своей непоследовательностью Трамп никогда не менял позиции. Во время президентской избирательной кампании он радовал сторонников Американо-израильского комитета по общественным связям, говоря, что «мой первейший приоритет — отменить ужасную сделку с Ираном». Она, с его точки зрения, «гибельна для Америки, для Израиля и для всего Ближнего Востока». Однако даже произраильски настроенная аудитория скептически фыркала, когда он заявил: «Я изучил этот вопрос более детально, чем практически все остальные» [102].

Став президентом, Трамп не отступился от своей позиции. Он окружил себя сторонниками жесткого курса в отношении Ирана и постоянно чернил сделку, говоря, что она не остановила иранскую ракетную программу, не сократила вмешательство Ирана в региональные конфликты в Йемене, Ливане, Ираке и Сирии, не прекратила иранскую поддержку того, что он назвал «терроризмом». Он также подверг критике «устаревшие пункты» соглашения, которые теряют силу через десять, пятнадцать, а в некоторых случаях через двадцать пять лет. В большой президентской речи он осудил «кровавое прошлое и настоящее» Ирана и выступил против ядерной сделки как «одного из наихудших и самых однобоких соглашений, которые когда-либо заключали Соединенные Штаты». Точнее говоря, он заявил: «Хуже всего, что эта сделка позволяет Ирану продолжать работу над некоторыми элементами своей ядерной программы. Существенно, что через несколько лет, когда ключевые ограничения исчезнут, Иран сможет стремительно броситься к прорыву в ядерных вооружениях» [103].

Министр иностранных дел Ирана Мохаммад Джавад Зариф оспорил толкование Трампа СВПД. Он объяснил: «Похоже, президент Дональд Трамп не читал текста соглашения. В третьей его строке говорится: „Иран обязуется никогда не разрабатывать ядерное оружие“. Здесь нет ограничений по времени. Мы используем слово „никогда“. Временные ограничения относятся к добровольным рамкам нашей программы по атомной энергии, которые мы сами себе поставили, чтобы международное сообщество не сомневалось в искренности наших намерений» [104]. Кроме этого, Иран по-прежнему остается среди государств, подписавших Договор о нераспространении ядерного оружия 1968 года, что само по себе не позволяет стране создавать ядерное оружие. Продвигая ядерную сделку с Ираном, президент Обама и госсекретарь Керри прямо ссылались на запрещающую ядерное оружие фетву верховного лидера страны аятоллы Али Хаменеи, которую спикер иранского парламента Али Лариджани признал «важнее [государственного] закона, потому что в отличие от закона ее нельзя изменить» [105].