Дмитрий Меренков - Так было, так будет. Книга 1

Картинка 4. Десантники вернулись к привычному облику солдат «на передке»: гимнастёрка и штаны х/б, ремень с пряжкой, сапоги. Назначенные заранее бойцы разгружали баркас, связист уговаривал телефон не молчать, кто-то осматривал трофеи, собирал оружие и фляги убитых немцев. В только что занятых окопах второй линии ещё висел дым от разрывов гранат, но бойцы уже переставляли треногу МГ 34 для отражения предсказуемой контратаки. Расчёты дегтярёвских ручников оборудовали позиции на флангах. Лукошкин в атаке почти не участвовал, добежал до первого блиндажа, оделся, и заканчивал возню с тесными (хромовыми!) сапогами, когда услышал со стороны реки крик: «Лейтенант! Лейтенант!» Мелькнуло – это ко мне, других лейтенантов тут нет! И тут же обожгло – Казак! Сиганул с обрыва, три огромных скачка вниз по осыпавшемуся песчаному склону, и, с разбегу, в воду. Пока летел с высоты, заметил барахтавшуюся фигуру, недалеко от берега. Поспел вовремя, пришлось даже нырнуть, догоняя утопающего. За волосы выволок безжизненное тело на песок, дальше подхватили бойцы, уложили в немецком блиндаже на деревянные нары. Мокрый до нитки Лукошкин сел рядом. Сил не осталось. Из-за прикрытой двери послышались крики, потом зарокотал МГ, ему вторили оба ручника. Из-за Днепра била полковая артиллерия. Снаряды летели над головами защитников плацдарма.

Для новобранца страх ожидания «своего» снаряда вызывает сумасшедшее напряжение мышц, когда волосы дыбом. Ветераны от подобных страхов избавлены. Знают, свой снаряд не услышишь. Те, что свистят и воют, летят мимо. У бывалых больше времени, чтобы избежать реальной опасности. Поэтому среди «Лукошкинцев» потерь пока не было.

Звуки выстрелов пробудили жажду деятельности, но из блиндажа Лукошкин не вышел, доверял бойцам. Снял мокрую одёжку, развесил на верёвке, протянутой из угла в угол. Сапоги примостил к растопленной, ещё прежними хозяевами, печке-буржуйке. Нашёл на столике, тоже из снарядных ящиков, только немецких, свою полевую сумку. Вынул трофейную плоскую фляжку, глотнул сам и повернулся к нарам. Казак не шевелился, возможно – не дышал. Однако, сделанный из фляги глоток убедил лейтенанта Лукошкина в целебности метода лечения замёрзнувшего утопленника. Смело сжав пальцами левой руки щёки пациента, доктор-любитель заставил рот приоткрыться, и влил туда жидкость из фляги. Эффект превзошёл ожидания. Намного! Безжизненное прежде мокрое тело встрепенулось, закашлялось, распахнуло веки так, что выглянула казачья душа. Узрела кривляющуюся физиономию с пшеничного цвета усиками, вознамерилась по этой роже «съездить от души». Увернулся Лукошкин от ещё немощного взмаха, зашёлся хохотом. Казак сел, свесив ноги, но вставать не спешил. Возвращался в реальность бытия, а путь с того света не близкий.

С ужасом воспринял первое пробудившееся желание, организм требовал разрядки. В мировой литературе это называется «положение хуже губернаторского». Известный анекдот. Но рассказывать его времени не было, проскрипел нехорошим голосом «Сортир». Лукошкин серьёзность момента оценил и подсказал:

– Налево по траншее, воняло подходяще, метров двадцать!

В призрачном свете коптилки метнулось к двери блиндажа белое тело, сопровождаемое хохотом такого же голого Лукошкина.

Казак добежал! И ещё раз подивился обстоятельности немцев. Откопанный в сторону реки траншейный тупичок перегораживала доска, на которую полагалось садиться, продукты жизнедеятельность сползали по склону к воде. Седок от траншеи отгораживался плащ-палаткой, с другой стороны – показывал миру задницу. Было в этом что-то истинно немецкое!

Впрочем, через пяток минут Кочубей уже был в блиндаже, застал Лукошкина ползающим под нарами с коптилкой в руке. Использовал свой шанс повеселиться:

– Совесть потеряли, товарищ лейтенант? Над естественными человеческими стремлениями потешаться изволите?

– Это из Шекспира? —отозвался из-под нар Лукошкин. Только у него такие страсти.

– Нет, Бомарше! Сверкнул эрудицией казак. Соната №5.

Хохочущий Лукошкин выволок из-под нар пару сапог: – Меряй!

Оба уселись на нары.

Распахнулась фанерная дверь и влетел сержант Пеночкин. Со свету не разобравшись, выкрикнул:

– Отбили гадов!!! Нескоро полезут.

– Почему так думаешь? Рассеяно спросил голый Лукошкин.

– Вы одеялко возьмите – посоветовал сержант. И схлопотал ответ на дружеский совет. Вернулся в реальность лейтенант Лукошкин. Гаркнул так, что все забыли, командир то голый: «Доложите по форме!»

Пеночкин изложил своё видение происходящего. Выходило, штурм немецких позиций ихний командир проспал в каком-то другом месте, вернулся, решил отбить окопы своими силами, чтобы не докладывать «на верх». Бросил в атаку всех поваров и ездовых (Как они бежали обратно! Вы бы видели). Положил уйму народу (десяток валяется на нейтралке) сейчас подкреплений ждёт. Дверь распахнулась снова.

– Сержант Кривенко. Разрешите? Противник атаковал с тыла, по пляжу. Огневая поддержка с нашего берега атаку отбила, мне и стрелять не пришлось.

– Теперь этот берег тоже наш. Молодцы. Обед организуйте. Повернувшись к молчавшему казаку:

– Оживай, нам теперь спокойно сушиться можно. Мои орлы самостоятельные. Им командир только для представительства нужен.

– А мои где? Неужели никто не выплыл? Повисшая тишина заморозила ситуацию. Всё замерло, не желая отвечать на простой вопрос. Тишина в блиндаже длилась секунды, положенный ритуал не был выдержан. «Минута молчания» ещё не закончилась, а казак, оправдываясь за риторический вопрос, уже задал другой.

– Ты чем меня опоил?

И все сразу загомонили: коньячный спирт, трофейный, качественный. Лишь бы не отвечать на вопрос первый. Однако сержанты не ограничились шутками, а сбежали. Они сами не утонули, а товарищей не уберегли. Неосознанное и необоснованное чувство вины. Фронтовая психология.

Мокрая одежда Лукошкина самостоятельно, хоть и медленно, отдавала влагу окружающей среде. Сапоги возле буржуйки требовали внимания. Если не набить бумагой, скукожатся. Обыскав блиндаж, нашли перевязанную шпагатом пачку листовок, незатейливо предлагавших немецкий плен. Комкая и запихивая бумагу в трофейные сапоги (тоже хромовые!), казачий лейтенант не молчал. Перемежая цитаты из классиков словечками из арсенала фронтовиков, он громил основы гитлеризма. Осудив ложное чувство превосходства немецкой нации – они нас за дураков держат! – полез в философские дебри.

Национализм – высшая форма единства народов общей территории и цели, потому – избранных Богом. Идеология.

Национал-социализм, нацизм – страна социализма, национализма и расизма. Общественный строй. Как феодальный или рабовладельческий.