Валентина Чупятова - Избавься от кошмаров прошлой жизни

Я проработала на кафедре академика Кованова одиннадцать лет. Все, что можно и нужно было узнать об оперативной хирургии и топографической анатомии, я прочитала и узнала. Я рвалась в клинику. Все, с кем я делилась этой мечтой, скептически оценивали мои шансы. Мне было 34 года, возраст, в котором хирург уже считается сформировавшимся, и я была не мужик, а баба. Некоторые очень трудолюбивые и способные молодые ребята с кафедры пытались стать клиницистами, но им это не удалось. Однако мое намерение было твердым. Я ни на миг не сомневалась, что своего добьюсь трудолюбием и целеустремленностью.

Заведующим кафедрой госпитальной хирургии, на которую я пришла, был член-корреспондент РАМН профессор Владимир Иванович Петров, ученик школы тогдашнего министра здравоохранения академика Бориса Васильевича Петровского. В то время Петров стал после Владимира Васильевича Кованова и ректором 1-го медицинского института.

Владимир Иванович Петров был добрейшим человеком и очень волевым. Ему не было ещё и семнадцати, когда он добровольцем ушел на фронт после получения похоронки на отца. Был ранен в позвоночник, обездвижен. Была нарушена функция тазовых органов. Долго лечился в различных госпиталях. Поступать в медицинский институт пришел на костылях. А потом стал чемпионом Москвы по слалому.

В бытность его ректором около него крутились, заискивали, припадали к его ногам в лживой услужливости, а когда он заболел и ушел из института, его забыли. На панихиду по нему многие из тех, кому он просто сделал карьеру, не пришли. Я бы об этом здесь не писала, потому что веками известно, что человеческая неблагодарность - это не миф. Но на панихиде со мной случилось совершенно неожиданное для меня. Гроб с телом стоял на возвышении в небольшом помещении. Это была половина холла перед просторным актовым залом. Несколько колонн подпирали потолок. По левую сторону гроба сидели, как и полагается, все родственники, включая жену и дочь. Я только сейчас понимаю, что случилось. Со мной это когда-то уже было. Только не в этой жизни. В науке это называется дежа вю.

Я стояла в толпе присутствующих, которые обменивались приветствиями, и было видно, что многие здесь только потому, что это ещё один повод для деловой встречи. О времена, о нравы... Времена другие, а нравы те же. Это тоже из прошлых жизней. Началось прощание. Было видно, что ведущий церемонию - случайное лицо. Он перепутал имя усопшего отнюдь не от волнения. Когда настала моя очередь прощаться, я подошла к гробу, положила две красно-бордовые розы и взглянула на лицо покойника. Это было лицо не Владимира Ивановича, а какого-то другого человека. Так сильно изменила его болезнь. Я это спокойно, по-философски отметила. Потом подошла к жене и дочери. И вот, когда я шла назад, я увидела лица людей, что стояли обособленно от общей толпы справа и чуть поодаль от гроба. Лицо одного из них меня поразило. Взгляд этого человека, весь его внешний облик выражали злорадное любопытство, превосходство над ситуацией и ещё что-то. Иезуитская полуусмешка кривила рот. Нет, на самом деле это словами не передашь. Его-то Петров буквально спас от забвения, а он одним из первых предал его. Уметь отличить лесть от искренности - это удел очень мудрых и искушенных жизнью людей. Я прошла через толпу, почувствовала, что мне плохо и у меня подкашиваются ноги. Меня спасла стенка, к которой я прислонилась. Это длилось мгновение. Я не могла понять в тот момент, что вызвало во мне такое состояние, но почему-то решила, что включилось какое-то событие из прошлых жизней.

Я сейчас это событие нашла. Это было во времена Древнего Египта, две тысячи лет назад. Только я не женщина, а молодой человек. Мне 19 лет. Идет погребение фараона. Какое красочное и жуткое зрелище! Эти справа наложницы. Красивые, все как на подбор, и одеты одинаково, в бирюзово-зеленое, с золотом. Они знают, что их ждет... Я пока больше ничего не скажу. Потому что были у меня с ними встречи не только во времена фараонов. Еще не время. Вернемся в настоящее. Они бы с наслаждением поерничали, читая эти строчки, но я почистила свой файл, где записаны наши встречи в прошлых жизнях, и причинно-следственные связи ослабли. А то, что они прочтут это, мне известно. Я на них не в обиде. Я тоже не была ягненком две тысячи лет назад, им есть за что меня не любить, как и мне их. Но я спокойна. Все это пустое и не стоит эмоций и нервов. У меня не были отжаты кнопки прошлых жизней. Причинно-следственные связи прошлых жизней с настоящей рвутся легко. Было бы желание. Подробно я напишу об этих событиях в другой книге.

Эти люди, присутствующие на панихиде, были из коллектива кафедры госпитальной хирургии. Тогда, когда профессор Петров пригласил меня на работу, коллектив кафедры встретил меня не ласково. Петров только что стал ею заведовать. Сотрудники кичились тем, что они экстренные хирурги, а Петров пришел из плановой хирургии. Но гордыня не мешала им на плановой операции путать приводящий и отводящий концы кишки и лишать больного возможности отправлять естественную надобность. Коллектив был достаточно сложным, недружным и амбициозным. Но они были все свои. А я - чужая. На вакантное место на кафедре наметили хорошего знакомого, одного из доцентов кафедры. А тут я, как снег на голову, не заискиваю, не навязываюсь в друзья. К Петрову я жаловаться не ходила. Еще чего. Назвалась груздем полезай в кузов. Все было по принципу "кто на новенького".

Мне было очень трудно, но ни разу я не пожалела, что ушла из такого замечательного коллектива, как кафедра оперативной хирургии. Там я себя исчерпала и как преподаватель, и как ученый. Начался застой, топтание на месте. Можно было защитить докторскую диссертацию, материала у меня было предостаточно, были и авторские свидетельства на изобретения, и научные статьи, и Владимир Васильевич все время требовал, чтобы я оформила докторскую. Но тогда бы я застряла в теории навсегда. Однажды мудрая профессор кафедры уха, горла и носа, встретив меня на Пироговке, удивленно спросила: "Вы ещё не защитили докторскую? А вам ведь было столько дано..."

Как я считала тогда, я имела одно преимущество перед сотрудниками нового коллектива. Я как теоретик профессионально знала технику оперативных вмешательств и топографическую анатомию.

И здесь мир оказался не без добрых людей. Меня стали опекать - без всякой просьбы с моей стороны, просто по доброте душевной - опытнейший хирург-склифосовец Никандр Васильевич Быстров и молодой талантливый хирург, который позднее стал профессором этой кафедры. У меня сложились доверительные отношения с Никандром Васильевичем Быстровым. Они сохраняются и до сих пор. Он был общим любимцем у молодежи кафедры и больницы, много лет проработал в институте Склифосовского, ассистировал на операциях ещё знаменитому хирургу Сергею Сергеевичу Юдину. Авторитет его в экстренной хирургии был абсолютным. Молодежь к нему обращалась за советом чаще, чем к доцентам кафедры. Он был кандидатом наук, но в должности просто ассистента. Это был настоящий самородок-философ. У него на любые житейские и хирургические случаи были свои случаи. Он всегда имел свое мнение и высказывался прямо, невзирая на авторитеты. Практика по хирургии у него была богатой. С 1965 по 1967 год по линии Красного Креста работал в Эфиопии, в Аддис-Абебе главным хирургом госпиталя. Здесь ему руку пожимал император Эфиопии Хайле Селассие, приехавший в сопровождении своих полковников навестить своего родственника. В Эфиопии для оказания медицинской помощи самолетом ему приходилось летать на нефтеперерабатывающий завод над Данакельской пустыней. Обо всем этом Никадр Васильевич рассказывал на дежурствах.