Ежи Эйнхорн - Избранный выжить

Сара осторожно чистит картошку, стараясь не срезать лишнего, и печет тонкие, хрустящие картофельные оладьи – никогда в жизни ничего вкуснее я не ел. Сара и Пинкус съедают по одной оладье. Они говорят, что не голодны. Ешьте, мальчики. Они пьют кофе из цикория без сахара, а мы с Романом доедаем оладьи.

Когда не так давно мы сидели с Романом у него в доме на берегу озера Онтарио в Берлингтоне в Канаде, он сказал, что не помнит эти оладьи. Что ж, ему было только восемь. А мне и сейчас стыдно, когда я думаю, что за эгоисты мы были. Сейчас мы с Романом часто восхищаемся: какие у нас были замечательные родители. Но, наверное, многие родители поступали, поступают и будут поступать так же.

Война.

Варшава держится еще неделю. Потом все кончается – еда, вода, боеприпасы и мужество защитников. Конечно, можно с полным основанием утверждать, что оборона Варшавы была бессмысленной. В учебниках истории, наверное, появится сноска о мужественной обороне города, могущественной гитлеровской армии понадобился целый месяц, чтобы взять Варшаву. Но цена этих строчек непомерно высока – и заплатило ее гражданское население. Когда идет война, простые люди ничего не могут сделать, их просто никто не спрашивает, само слово «демократия» – народное правление – во время войны звучит дико.

Но все же, если бы в сентябре 1939 года нас попросили проголосовать – наверное, многие высказались бы за то, что мы должны защищать город до последнего. Интересно, как бы проголосовал мой отец? Могу только предполагать, что он – когда стало ясно, что никто не придет нам на помощь – предпочел бы проголосовать за капитуляцию. Я думаю, что отец, гуманист-самоучка, сказал бы, что человеческая жизнь важнее, чем сноска в учебнике истории.

Но что есть истина? Кто они, те, кто продолжал оборонять беззащитный город от безжалостного агрессора – герои или преступники по отношению к своему народу? И вообще – можно ли во время войны определить, что правильно, а что неправильно? Может быть, они и были правы – если подумать, какие непостижимые преступления совершил немецкий народ под руководством нацистской партии с сентября 1939 года по май 1945.

Похоже, что войны неизбежны. Наверное, это лежит в человеческой природе, войны были во все периоды истории, независимо от культуры и уровня развития общества. Человечество живет в порочном круге угроз и страха, войн и – между войнами – подготовок к следующим войнам: понятно, что если кажется, что тебе угрожают, надо вооружаться. Все это, конечно, так, но мне трудно понять, почему это должно быть так. Осуждено ли в самом деле человечество на вечные войны – и будет воевать, пока ему не придет конец? Я бы принял международную конвенцию: как только лидер государства начинает бряцать оружием и грозить соседям, он должен быть немедленно смещен.

Немецкие солдаты маршируют по Варшаве. Конечно, они выглядят устрашающе со своими танками, грохотом сапог и железными касками, но, оказывается, совсем не такие чудовища, как мы воображали. Если представить их без этих касок, они вполне похожи на людей. Неужели оружие в руке, каска на голове и сапоги так меняют человека? Или это пропаганда из репродукторов? Или ощущение их безграничной власти над другими людьми?

В отличие от других польских городов, в Варшаве не проводится акций устрашения. По-видимому, оккупационные власти решили, что население и так достаточно запугано. Всемогущее высшее командование немецкой армии посчитало, что больше не надо. У нас короткая передышка, но худшее впереди.

Война не кончена, она еще только начинается. Но Варшава пала и военные действия в Польше прекратились – если не считать военно-морской базы на узком песчаном полуострове Хель, которая держится еще несколько дней. Много погибших, еще больше раненых, инвалидов на всю жизнь. Мы уцелели и хотим как можно скорее вернуться в Ченстохову. Но сначала надо навестить наших друзей – Вайнапелей. Мы упаковываем чемоданы, прощаемся с Морисом, его женой и Руткой – все стараются сделать вид, что все в порядке – и пытаемся добраться до Маршалковской, где живут Вайнапели.

На улицах – столпотворение. Лошади, которых не успела конфисковать армия, запряжены в дрожки или просто тачки, откуда-то появились древние полуразвалившиеся такси – военные, похоже, ими просто побрезговали, грузовики, множество самодельных средств передвижения, влекомых велосипедами или просто бегущими хозяевами. Нужда рождает изобретателей, творческие возможности человека безграничны, когда нужно быстро решить какую-либо острую бытовую проблему.

Наконец мы находим извозчика, согласившегося нас подвезти.

Дом Вайнапелей уцелел, и они нам рады. Но это уже не те люди, с которыми мы не так давно расстались, они растеряны, угнетены, никак не могут приспособиться к новой ситуации. Их младшему сыну повезло – он в Париже, учится на медицинском факультете. Гувернантка по-прежнему живет у них, но смех, веселье, ощущение постоянного праздника, всегда царившее в этом доме, – как ветром сдуло, блеск шикарной жизни заметно потускнел.

Поезда не ходят, вообще никакой общественный транспорт не работает, но Вайнапель говорит, что есть владельцы грузовиков, они собирают группы пассажиров в разные точки страны. Это нам подходит. Один из таких водителей едет в Ченстохову, он набрал уже много пассажиров, но говорит, что мы поместимся. Мы ночуем у Вайнапелей, а наутро закидываем наши чемоданы в кузов и отправляемся домой.

Раннее, очень раннее утро 4 октября 1939 года. Хозяин грузовика и шофер позаботились о наших удобствах – в кузове совсем не тесно. Багаж аккуратно уложен впереди, несколько чемоданов стоят между прочными и удобными скамейками со спинкой, на них мы и устраиваемся. На лавках постелены коричневые одеяла, даже есть несколько больших черных зонтов – на случай дождя, но они нам не понадобятся – стоит теплый и тихий осенний день, даже солнце пробивается иногда сквозь легкие светлые облака.

Все рестораны закрыты. Но у нас с собой термосы с горячим чаем и бутылки с водой, у кого-то, кому удалось что-то купить, есть и пакеты с продуктами, еду делят на всех. А какой обзор из кузова грузовика! Мы едем через разбомбленную Варшаву.

Вовсю идет расчистка и ремонтные работы, хотя еще очень рано и с момента капитуляции прошло всего три дня. Работами руководят поляки, немцев в форме среди них нет. Почти не видно и немецких солдат, только польские полицейские в голубых мундирах, они регулируют движение. На стенах домов появились новые объявления – белые в черных рамках, с угрожающим немецким готическим шрифтом, под ним – тот же текст в польском переводе. Внизу печать – немецкий орел с расправленными крыльями сидит на черном кольце со свастикой. Они уже здесь со своей свастикой. Когда грузовик останавливается на перекрестке, я успеваю прочитать, что речь идет о различных запретах, за нарушение – смертная казнь. Смертная казнь, похоже, вполне стандартное наказание за нарушение оккупационных предписаний. Что, они всерьез собираются расстреливать людей? Или только хотят нас припугнуть?