Елена Яблонская - Красная строка. Сборник 3

– Журавлей не слыхать, спровадились до Покрова. Знать, зима ляжет ранняя да студёная…

А мама накрывает на стол. Покров – последний большой праздник в году. Сытный, вкусный. По первому снежку закололи кабанчика – тушится печёнка, пошипывают зажаристые шкварки. Грузди, источая ароматы укропа, зарылись в листья смородины и хрена, разлеглись на блюде, словно недельные поросята. А рядом – лупастые пельмени. Мама любит пошутить над домашними и в один из них вместо мяса заворачивает какой-нибудь сюрприз: школьный ластик или кусочек морковки. И я с нетерпением ожидаю, кому же на этот раз посчастливится. На вид все пельмешки одинаковы: перепачканы чуть кисловатой сметаной, пахнут молотым перчиком, посыпаны какими-то бабушкиными духовитыми травками. Из чулана дедушка приносит бутылочку калиновки. С прошлого года. Нынешняя ещё не готовилась.

Ляжет потвёрже наст, ударят покрепче морозы – поедем в Плоцкий за ягодой-калиной. На Святках настряпаем с нею пирогов-ватрушек, наварим душистого варенья, наготовим вкуснющего квасу-морсу. Как же без калины? Без неё, без терпкого её вкуса-запаха и год не завершится.

Повяжем пучками, подвесим за наличник снегирей приманивать. И станем дожидаться Рождества: смолистой сосны, душистого маминого печенья, аромата переспелых синапок…

Высоко-высоко в горах, в долине между самых высоких вершин, на окраине маленькой деревни стояла старая, покосившаяся хижина. И жили в ней дед да бабка. Ну то есть они могли бы уже стать дедом и бабкой, если бы у них родились дети, а у тех свои, ведь лет им – чуть больше сорока и чуть меньше пятидесяти. Бездетные они, но зато тяжело работали в жару и стужу, в дождь и снег, поэтому выглядели как старик и старуха. Дед пас коз и продавал на рынке молоко и сыр. А бабка собирала чай и другие травки по горам, ходила в соседнюю большую деревню помогать тамошним хозяйкам – где прачкой, где нянькой зарабатывала, ни от какой женской работы не отказываясь.

Почти всю хижину занимала большая кухня. И когда дома оказывался кто-то один, что бывало довольно часто, то с этой кухни на всю округу разносился аппетитный запах. И дед, и бабка любили хорошо покушать и охотно стряпали, поэтому соседи чувствовали то аромат жарящегося мяса, то лепёшек, а иногда и хмеля, когда дед варил свои напитки.

Когда же дед и бабка готовили что-то вместе, то пахло из избушки совсем не так приятно. Чаще пахло гарью или вовсе не пойми чем. Едкий дым поднимался из трубы хижины, а по всей округе раздавались дикие крики. А всё потому, что дед и бабка эти – жуткие спорщики. Поругаться могли из-за чего угодно: закрывать или открывать окошко, когда ложишься спать, ставить ли тапочки на коврике у входа или у коврика возле кровати. Но самые частые и громкие ссоры велись на кухне: класть или не класть кинзу в люля-кебаб, резать огурец в салат кубиками или соломкой, в какой момент солить жареные яйца и сыпать ли муку в молоко, когда делаешь лепёшки, или, наоборот, лить молоко в муку. Каждый знал свои рецепты и почему-то во многом дед с бабкой расходились во мнениях. Понятно, что старики забывали про то, что делается на огне, и люля-кебабы сгорали, жареные яйца вовсе не солились или посолены дважды, а лепёшки выходили с комочками. Дед, который мог отравиться только от запаха испорченной, по его мнению, еды и промаяться животом три дня, отказывался есть то, что получилось во время спора. А бабка, жалея продукты и уже затраченный труд, ела и горелое, и пересоленное, и странно пахнущее. То есть если дома собирались оба спорщика, то дед ел мало, а старуха плохо. А иногда они вдвоём ели только нерезаные огурцы и сыр, лишь бы не обсуждать, как правильно резать.

Но больше всего разногласий вызывал красный суп. Варить его приходилось долго, и дед с бабкой успевали не только поспорить о том, что нормальные люди кладут в этот суп, но и вспомнить как дед, сватаясь к бабке, из вежливости отведал красного супа у матери бабки, тогда ещё девки, и чуть жениться не раздумал. Спасибо, мать деда, тогда ещё парня, суп красный варить учила, он теперь знает, как надо. А бабка припоминала деду, как его мать едва не отравила их своим супом, накидав в него, чего ни один человек в здравом уме в варёном виде есть не будет, а только сырым и откусывает или в салат кладёт.

Дед бы никогда не признался, но распри из-за красного супа начались так давно, что он уже и сам не помнил, каким должен быть вкус. Тем более, что иногда ему приходилось есть бабкину стряпню, в которую он сам же и подмешивал, что, как ему кажется, клала в суп его мать. Одно он точно знал, что бабка варит неправильный красный суп, и перебранка из-за супа шла чем дальше, тем ожесточеннее.

Однажды дед увидел, что бабка подвесила котелок над огнём, а сама, не говоря ему ни слова, собирает овощи и корнеплоды, что-то чистит, режет. Догадался дед, что будет сегодня красный суп и решил, что пришла пора добавить в него секретный ингредиент. Дня два назад проходил мимо его выпаса торговец из далёких стран. И продал он деду пучок заморских трав. Что-то родное почувствовал дед в этом запахе, что-то напоминающее дом. Попытался выяснить, что за трава такая, как называется, для супа ли, но торговец совсем плохо его понимал, а говорил и того хуже. Лопочет: «Волшебный вкус!» – да и только. Ну, что с него взять – басурман.

И вот теперь видя, что бабка начала варить красный суп, подошёл дед к ней, заговорил ласково, стал смешные истории рассказывать о своих козах и покупателях. Дождался, когда бабка ненадолго отвернётся к котелку и стащил у неё со стола кочан зелёных листьев, за спину спрятал. Видит бабка: нет кочана, подумала, что забыла его на огороде и вышла за дверь. А на грядке свежий пенёк из кочерыжки, а зелёных листьев рядом нету. Догадалась она, что дед её специально отвлёк, и бросилась обратно в хижину. А в это время дед весь пучок купленной травы в котёл кинул, стоит, помешивает. «Ах вот ты как! Вот ты как!» – пустилась она ругаться, криком кричит. Подбежала к столу, где овощи резала, схватила их и туда же, в котелок. И собранные ею травки, что сушились здесь же рядом, тоже следом за овощами. Только брызги на плите шипят. Вскипела жижа в котелке, забурлила, и лиловый пар над варевом поднимается, в клубы закручивается. Не дым, как у них это обычно, в трубу над плитой уходит, а розово-лиловый ароматный туман по всей кухне. И дед-то уже весь в клубах этих, да в пылу ссоры и не заметил, стоит, всё, что они вместе в котёл накидали, на поварёшку наматывает. «Что это? Что это? – взвыла бабка, – что ты наделал-то, что сделал, злодей?» «Вот же ж! – отвечает он, принюхиваясь – Опять же испортила! Выливай же теперь».

– Да как испортила-то, как испортила – запричитала бабка, – полтора часа мясо варила, овощи уже положила, варила-варила!