Лариса Довгая - Надо идти дальше. Путевые заметки

Покупаю какие-то пирожки в путь, выхожу и сворачиваю на дорогу, по которой еще не ездила, на Калач. Кто прав: компьютер или дальнобойщик? Ну, не хочется опять на воронежские развязки, а здесь и коротко нарисовано, и время сэкономить хотелось бы… У обочины отдыхает КамАз. Интересуюсь. Водитель пока не может сказать точно, куда и когда. Уже повернулась спиной, а у него звонит телефон, короткий разговор и золотое словечко садись.

Лесостепь. В ней особый уют, особая живописность, словно лоскут планеты видишь меж пологих холмов в теплых пологих лучах солнца. Светило поднимается, поднимается дух трав, ароматом влетает в кабину. Сам Калач небольшой городок, расположился вольно и неровно над речками. Высаживаюсь у администрации.

– На Воробьевку? Только микроавтобус, до трассы не дойдете, да и рюкзак тяжелый, давай помогу. Слушай, я сейчас водиле автобуса скажу, что моя невеста, он тя в лучшем виде доставит. Правда, не хочешь за меня замуж?

И ушел.

Залезаю в микрашку, подтягиваю рюкзак под ноги, чтобы никому не мешал, проход свободен.

– Ездят усякы… – Рот этой женщины не закрывается. Только комментировала какие-то сплетни, тут я сажусь. Говорит на средне-украинском суржике, это не подделаешь. И голосом таким, что хочется поискать регулятор громкости. Задает тон.

– Что, не нравлюсь? – Спрашиваю открыто.

Та не ожидала и проболталась:

– А кому ж ты можешь понравиться?

– Бывает, – говорю, – и чьим-то мнением не интересуются.

Та застыла с открытым ртом, нехорошо даже.

Знаю, что люди, мову за родную принимающие, часто пытаются ставить «кацапив» под свою оценку, контролируют, а потом «пануют». Вот же ж словечко! Нет такого в речи русской. А по хохлушке видно, что значит «пануваты».

Словно радиоточка, неизвестно кому стала набалтывать районные сплетни с неизменно отрицательной оценкой действующих лиц. Дошли до кого-то.

– Что такое? Повторите вновь и внятно! – Сидящий за спиной хохлушки произнес это достаточно тихо, но автобус смолк.

Та обернулась. И вновь ситуация с открытым ртом.

После почти минутного тяжкого молчания вновь тихий голос.

– Советую за любой помощью более не обращаться.

И автобус облегченно выдохнул. Кто-то же должен сказать…

А в дороге не перестаю удивляться меловым скалам. Белые стенки! Красиво, необычно. В Воробьевке вновь спрашиваю дорогу, спрашиваю и о меловых скалах. На Бутурлиновку, советуют. А за Бутурлиновкой, оказывается, и монастырь в меловых скалах есть. Есть Дивногорье, есть Урыв, есть такая красота, что туристов туда лучше не пускать…

Но от Воробьевки до Бутурлиновки просто так доехать не удалось. Очередная милая душа из сельских интеллигентов высадил меня где-то посередине, у него своя дорога. Прошла немного от поворота. Луг. Поле. Запахи травы такие, что голова кругом идет. Кажется, застряла. Нет машин. От слова совсем.

В автостопе свой набор суеверий. Если с этого места не уезжается, пройди еще немного. Так понемногу нахожу место за плавным поворотом, где машину видно издалека, но это все местные бизнесмены рассекают на «японцах». Эти не берут. От слова никогда. Да и тех немного. Можно отдохнуть. Тут обнаруживаю, что воды осталось с поллитра. Одна грубая ошибка за другой… Но без анализа и работы над ошибками ничему не научишься.

Луг. Поле. Солнце палит нещадно. Березы рядком вдоль дороги. А за березами, сразу не разглядишь, шатры тальника, причем тоже рядком. То есть должна быть вода. Рюкзак оставляю за одиноким кустиком у дороги, чтобы самой потом легко найти свой камуфляжный, иду с полторушкой к тальнику, так и есть, ручей! Осоковые, топкий берег. Черная ольха, травы знакомые и незнакомые. Нетоптанные. Да это лоскут счастья! Июль. Никого на километры. За ветлой полоска чистого берега, даже дно не заилено. Скидываю с себя все и долго плещусь в пронизанной солнцем воде. Набираю воды с собой и возвращаюсь по цветам к одинокому кустику у дороги. Пора и перекусить теми пирожками, что прихвачены из Павловска. Но хватает на один пирожок, вдалеке показался КамАЗ, все на место, готовность номер один. И он тормозит, карета подана!

Гружен под завязку свежим зерном, идет тяжело, но словно не замечает ямин на дороге. Потому здесь и машины редки, дорога плохая, хоть и обозначена в справочниках. Жара, а от двигателя поднимается горячий воздух, и водитель словно извиняется, что нет комфорта. А мне все хорошо. Я еду, а не стою у дороги. Важно идти вперед, тогда пройдешь весь путь.

В Елань-Колено труженик хлеба сворачивает к хранилищу, предварительно растолковав мне, как пройти, чтобы попасть на дорогу, которая выведет к трассе. И это уже будет «тридцать восьмая» через Борисоглебск на Саратов.

Но до Борисоглебска еще далеко. Солнце уже закатывается. Уже ничего не хочу, уже просто сижу у пустой дороги. Проснулась светлая простая молитва к святым нашим Борису и Глебу. Помощь небесных придет, просто надо подождать, пока на небе управятся. Иногда минут десять. Иногда пару лет. Важно не унывать.

Через пару минут сам тормозит КамАЗ:

– Поехали хоть до деревни, не сиди!

Доехали до ближайшего дома с десяток километров. Водитель на прощанье помахал:

– Разговаривай с людьми, разговаривай!

Я смеюсь вовсю и обращаюсь к вышедшему на крыльцо старику с просьбой о воде, протягиваю уже пустую полторашку. Дедушка кликнул кого-то из внуков. Те выносят чемоданы, грузят в старенький «Москвич». Принесли и наполненную бутылку.

– Куда на ночь глядя?

– Внук возвращается к своим в Москву, ночью поезд из Борисоглебска.

Аж дыхание перехватило, боюсь поверить в удачу.

– А меня до Борисоглебска не прихватите?

Дед пожимает плечами:

– Нас трое. Место есть, но поедем минут через сорок.

Есть такое, что к определенным святым обращаются по очень целенаправленным вопросам. К святым Борису и Глебу – о мире и согласии в семье. А я просто у дороги уже никакая сидела, и вот чудо. До полуночи буду в Борисоглебске, к которому стремилась весь день, но с машинами на плохой дороге туго. А здесь просто деревня, полузабытая в полях России, и – прямиком в цель! Словно выстрел из лука небесных князей.

Последний свет уходит, и в сумерках немного осматриваю место. Деревья вдоль старые, роскошные, видно, что под ними были дома, но – пусто. И эта деревенская тишина, которую можно пить, как колодезную воду… Уютная была деревня, место жизни, сейчас пяток домов. Старые березы у дедушки под окнами (семь – восемь?) хранят дом, летом ветвями ограждают от жары, зимой берут на свои плечи ветер… Стоит запомнить, потом всплывет откуда-то из глубин памяти, чтобы лечь в стихотворение.

За руль садится дед, два внука сзади, а я как гостья впереди.