Александр Балыбердин - Пешешествия неофита. В поисках смысла Великорецкого крестного хода

Мне хорошо запомнилась одна встреча, которая, как мне кажется, передает настроение тех благословенных лет. Она произошла во время паломничества 2000 года, которое Господь благословил мне пройти от начала и до конца. Утром второго дня пути, уже за Бобинским волоком, на подходе к Загарью, я обнаружил в колонне паломников группу 12—13 летних школьников. После бессонной ночи и долгого перехода они сильно устали и шли уже из последних сил. Я поинтересовался, как они оказались в крестном ходе? Ответом было: «Учитель предложила, родители согласились, вот мы и пошли». Пошли почти целым классом, в футболках и кедах, без палаток. «А как же вы ночевали?» – поинтересовался я. «Очень хорошо! Нас одна бабушка в Бобино пустила на сеновал». «А родители с Вами идут?» «Нет, мы сами, и вот еще Мария Ивановна» – и ребята показали на девушку лет 20-ти, с огромным рюкзаком и уставшими глазами. – «Это наш классный руководитель! Она нам и рассказала про крестный ход». Бедная Мария Ивановна, а точнее просто Маша, стояла, чуть покачиваясь от усталости, и только улыбалась в ответ, не в силах объяснить, как все это произошло, и что с ними всеми будет через какой-то час – другой пути. «А не боитесь? Путь-то дальний», – не унимался я. «Нет, не боимся, – отвечали ребята. – Мы уже не раз ходили в поход. И в этот раз дойдем!».

Не знаю, понимали ли эти школьники, чем паломничество отличается от обычного похода, и понимала ли их учительница, какую ответственность взяла на себя, пригласив к участию в нем своих учеников? В конце концов, и молодожены, как правило, мало что знают о семейной жизни, но это – не повод не вступать в брак. Да, и не это главное. Не войдя в воду, плавать не научишься. Главное – захотеть. Без этого не будет ни семьи, ни крестного хода. Так на рубеже веков тысячи людей захотели пройти Великорецким крестным ходом, и не нам судить, какими путями Господь привел их на Великую реку. Однако мало создать семью, надо еще суметь ее сохранить. Мало креститься, надо еще научиться жить церковной жизнью. Мало пойти в крестный ход, надо научиться в него ходить.

Между тем, уже вскоре стало очевидным, что идея паломничества, как исполнения обета, некогда данного вятчанами Богу в благодарность за перенесение Великорецкого образа в Хлынов, не может исчерпать всех его смыслов. Обет был дан вятчанами, но шли в него не только вятчане. В 2000 году благословением Святейшего Патриарха Алексия II Великорецкий крестный ход стал всероссийским, после чего число иногородних паломников стало прибывать в геометрической прогрессии. Словно, каждый из них, вернувшись с Великой реки, на следующий год брал за руку еще двоих и вел с собой.

Областные власти всячески поощряли эту тенденцию, поэтично называя Великорецкий крестный ход «визитной карточкой Кировской области». Затем в кулуарах стало звучать другое слово – «бренд», который, дескать, создает «позитивный образ нашего региона среди других субъектов Российской Федерации».

При этом областным властям приходилось с каждым годом все выше и выше поднимать планку этого «бренда», изыскивая в бюджете все больше средств для того, чтобы принять и разместить растущую армию паломников, обеспечить их безопасность, медицинское обслуживание и т. д. и т. п. Как известно, к хорошему привыкается быстро, и потому уже в 2000 году, получив в Великорецком бесплатную кашу и хлеб, некоторые паломники роптали: «А в прошлом году бы еще и компот!». Как в известном фильме про тунеядца Федю. Слышать это было горько и очень хотелось ответить: «Нет, уж простите, но вам надо выбрать – или обет или обед?»

Однако и с «концепцией обета» все было не так просто. Во-первых, потому, что современному, рационально мыслящему человеку трудно поверить в то, что в далеком XIV века священники не смогли сдвинуть чудотворный образ с места, пока не пообещали ежегодно приносить его на место паломничества. А раз, как они считали, не было чуда, то не было и обета, а без него крестный ход теряет смысл «соборного делания» и превращается в дело «моего личного благочестия» и его общий, единый смысл распадается на тысячи индивидуальных смыслов, которых у каждого паломника – целый рюкзак за плечами.

Во-вторых, во всей этой «концепции обета» было нечто такое, с чем сердце никак не могло согласиться. Особенно, когда в качестве назидательного примера начитанные крестоходцы вспоминали, как однажды вятчане отказались исполнить обет и не пошли на реку Великую, за что Бог наказал их морозами, погубившими в июне все посевы, и только после должного исполнения обета, Бог даровал им хороший урожай. Очевидно, что в те времена, когда большинство вятчан работали на земле и жили своим хозяйством, это пример казался им весьма конкретным и убедительным. Но сегодня абсолютное большинство паломников уже не являлись крестьянами. Должны ли они в таком случае были думать, что, если не пойдут в крестный ход, то Бог разрушит их бизнес, уволит с работы, пошлет плохого начальника, болезни или какие-то другие несчастья?

Как бы на первый взгляд это не показалось странным, но, высказывая подобные мысли, православные люди, в действительности, повторяли присущую католическому богословию мысль о жертве (в качестве которой в данном случае выступает крестный ход), как некотором «выкупе» который способен удовлетворить гнев или правосудие Божие. Подобного рода богословие и жертву, понимаемую, как «юридическую сделку», протопресвитер Александр Шмеман сравнивал с «налогом с доходов» и призывал в корне переосмыслить природу жертвоприношения, которая сегодня забыта даже богословами. Что уж тут говорить о простых паломниках?

Тогда, в 2000 году, я не мог ответить на эти вопросы. Мысли роились в моей голове. По мере приближения к Великорецкому, с каждым новым километром, главный смысл крестного хода все больше ускользал от меня и дробился на тысячи маленьких смыслов. В конце концов, я вернулся к тому, с чего начал: «Надо просто дойти и вернутся!», и когда спустя пять дней это, с помощью Божией, это было исполнено, и я вновь без единой мозоли прошел вес крестный ход и возвратился домой, то вдруг понял, что на следующий год в крестный ход уже не пойду. Так как не вижу в этом смысла.

Конечно, сегодня я понимаю, что это было большой и досадной ошибкой. Причина же ее заключалась в том, о чем когда-то с сожалением писал отец Александр Шмеман: «В наше время в центре религиозной жизни стоит не истина, а религиозное чувство, оно, а не истина, признается главной ценностью, по которой мерится все. И в церковной жизни, и в богослужении все расценивается в зависимости от того, что „я“ хочу получить от них, что „мне“ представляется существенным, что „я“ люблю в них».

Десять лет назад я тоже не смог избежать этой ошибки. Возможно, где-то на глубине души я понимал, что вовсе не крестный ход утратил Богом данные ему смыслы, а просто рухнули, обесценились, исчерпали себя мои фантазии и желания, которые, по своей гордости, я считал смыслами крестного хода. Но прорваться сквозь них к подлинному смыслу Великорецкого паломничества мне еще не хватало ни знаний, ни сил, ни духовного опыта. Для этого необходимо было не только время, но нечто большее.