Светлана Жарникова - Истоки фольклора Русского Севера

Море-океан, остров Буян, дуб-стародуб или заповедный камень Алатырь (Алатр), как обязательные элементы сакрального пространства, присущи огромному количеству русских народных заговоров: «На море, на Океане, на острове Буяне стоит, крута гора Сион – матушка, на крутой горе растет дуб – стародуб», или: «на море, на Окияне, на острове Буяне стоит гора Арарат, а на той на горе, на Арарате, лежит заповедный камень», 17 – христианская топография, попадая в древний текст, как бы переплавляется в нем, ничего не меняя по-существу. Причем древнейшие сакрализованные пространственные элементы постоянно получают в заговорах определения такого характера, как: «пречистый святой Океан», «святой Божий Остров», «святое море Окиян», «Окиян-море железное» и т. д. Как было отмечено ранее, во многих индоевропейских мифологических традициях дуб связывается с образом бога-громовержца, Владыки неба. Эта связь четко фиксируется в народных заговорах, сохранившихся в России до начала 20в., а зачастую и до наших дней на Русском Севере: «На море на Океане, на острове Буяне гонит Илья Пророк на колеснице гром со великим дождем», или: «Встану я, раб божий благославясь, пойду перекрестясь, умоюсь утренней росою, утрусь тонким белым полотном и пойду из избы в двери, из дверей в ворота, под восточную сторону к Окияну морю. На том на Окияне море стоит Божий остров на том острове лежит бел горючь камень Алатр, а на камне: святой пророк Илья с небесными ангелами…« 18 Исключительно интересным представляется текст следующего заговора, записанного Верещагиным в Вятской губ.: «Встану я, раб божий (имя рек) благословись и перекрестясь, умывшись светлой водой и утершись Владычицыной пеленой, пойду из дверей в двери, из ворот в ворота, в чистое поле, в широкое раздолье, на море Киян, на остров Буян.

Вероятно, здесь имеет смысл обратиться к гимнам Ригведы, где с медом связаны образы неба и Бога-Творца. Так в гимне «Ко всем-Богам» (РВ.1.90 (говорится: «Мед (навевают) ветры благочестивому,

Обращаясь к божествам утренней и вечерней зари, врачевателям-всадникам, странствующим на запряженной коне-лебедями колеснице по небу – Ашвинам, древний певец просил:

Аналогии более чем очевидные, хотя между русскими заговорами и гимнами Ригведы пролегли тысячелетия.

А. А. Вигасин в комментарии к книге Р. Б. Пандея «Древнеиндийские домашние обряды отмечает, что: «мед у индийцев символизировал сущность жизни, бессмертие, он обладал будто бы оплодотворяющими способностями и поэтому его вместе с маслом (гхи) лили в первую борозду (Атхарва-веда, III, 117.9)». 22

Возвращаясь вновь к сюжету сказки «О царе Салтане», вспомним о еще одном ведущем персонаже – Царевне-Лебеди, у которой «месяц под косой блестит, а во лбу звезда горит».

Ранее отмечалось то огромное значение, которое придавалось в индоиранской мифологии образу водоплавающей птицы, и говорилось о древнейших истоках культа гуся, лебедя, утки у индоевропейских народов. В сказке «О царе Салтане» перед нами лебедь предстает символом звездного неба, и это закономерно, т.к. в санскрите ханса – гусь, лебедь и душа, познавшая высшую истину, высший дух. Стоит вспомнить, что в хорезмийской концепции происхождения Вселенной есть свидетельство того, что «изначальное божество, заключающее в себе части мироздания, представлялось в образе водоплавающей птицы, что спутником Сарасвати – великой водной богини ведической эпохи был гусь-лебедь, который олицетворял собой всеохватывающее небо . 23 Напомним, что Ю. А. Рапопорт считает, что образ водоплавающей птицы «отражает представление об изначальности водной стихии, которую в авестийском пантеоне олицетворяла богиня, чье древнейшее имя, как полагают, было скрыто за тройным эпитетом Ардви Суры Анахиты». 24 Этот образ также зафиксирован не только в русских народных сказках, и в частности в «Сказке о царе Салтане», но и в многочисленных заговорах. «В Окияне-море пуп морской; на том морском пупе – белый камень Олатырь; на белом камне Олатыре сидит белая птица », или: «На море на Окияне, на острове Буяне, на зеленой осоке сидит птица , всем птицам старшая и большая .« 25 О том, что Лебедь Белая (Царевна Лебедь) связана с «тем светом», миром мертвых и миром богов, свидетельствуют русские заговоры и загадки. Это следует из таких текстов как:

В некоторых заговорах остров Буян прямо называется погостом или кладбищем: «Стану, я, раб Божий, благословясь, пойду перекрестясь, пойду я на погост, на Буево … поворочу я на святую могилу, спрошу я у мертвого мертвеца…, " и соотносится с местом, где покоятся умершие: «На мори на Кияни, на острови на Буяни, на камне на высоком стоит гробница , в гробнице лежит красная девица…« 26

Интересно, что и 33 морских витязя – братья Царевны-Лебеди, связанные с морем-Океаном и островом Буяном (в сказке о «Царе Салтане»), известны русским заговорам: «На море Океане, на острове Буяне лежат тридцать три мертвеца…« 27

Здесь имеет смысл вспомнить, что в ведийской мифологии, как и в древнеиранской («Видевдат») общее число древнейших божеств составляло 33: Богов – на небе -11, на земле-11, в водах-11. В гимне «К Ашвинам» певец зовет: «Сюда, о Насатьи, с трижды одиннадцатью…« 28 , т.е. со всеми богами: восемью Васу, одиннадцатью Рудрами, двенадцатью Адитьями (и двое Насатьев – Ашвинов), живущими в глубинах неба – космического Океана Вечности. И наконец, о том, что в сказке «О Царе Салтане» остров Буян действительно является «тем светом», местом, где обитают умершие, свидетельствует постоянное оборотничество князя Гвидона, который при своих возвращениях в мир живых (царство Салтана) использует чужое обличье. Общеизвестно, что в народном представлении у мертвых нет обычного земного тела («у навей нет облика»), поэтому они могут прийти в этот мир, только позаимствовав у кого-то его плоть. С этими представлениями связана традиция ряжения на Святки и Масленицу – дни, посвященные предкам, возвращающимся на время в этот мир – мир живых. Л.Н.Виноградова в своей книге «Зимняя календарная поэзия западных и восточных славян» подчеркивает, что ряженые (окрутники, кудесники, шуликоны, колядники, полазники и т.д.) и нищие являются теми ритуально значимыми лицами, при посредничестве которых, можно связаться с миром умерших. Здесь стоит отметить, что русское слово нищий соотносится с древнеиндийским, nistyas что значит «чужой», «нездешний», и в целом аналогично понятию «ряженый». Л.Н.Виноградова считает, что «По-видимому, можно разделить мнение ряда специалистов о том, что есть основания (в том числе и языковые свидетельства) предполагать, что нищие воспринимались как заместители умерших, а щедрое их одаривание – как отголосок поминальных жертвоприношений.« 29