Лиана Давидян - Путешествие по вложенным мирам

Впрочем, как и поведение. Он был этаким одутловатым добродушным увальнем, который часами играл на дхоле [2] Дхол – народный ударный инструмент. , бегал с улыбкой за играющими детьми, разбегавшимися от него врассыпную и дразнившими его из-за угла. Он обижался, злился, и эта злоба выражалась в громких криках и битье по голове. Своей. Никогда за всю свою жизнь он не причинил никому вреда.

А еще в минуты апатичной задумчивости он крутил локон у правого уха.

Им взрослые пугали отлынивающих от учебы детей: будешь плохо учиться – станешь как гиж Гаго. Никому не хотелось быть предметом насмешек, и шаловливые соратники по играм во дворе старательно учились. В какой-то момент он неожиданно исчез со своего неизменного поста на балконе первого этажа дома напротив. Во многом это было благо для окружающих. Стало тише, нет бесконечных удивительно ритмичных барабанных звуков, никто не маячит немым укором и страхом ненормальности.

Дети, лишившись привычного объекта насмешек и дразнилок, задавали вопросы прятавшим глаза взрослым. Но не запоминали размытые ответы.

В активном детском уме «скоро» – это или сейчас, или никогда. В этот раз было именно никогда.

Те дни остались в другой жизни и в другой стране. Это уже потом произошли развал строя, война одна, вторая, третья. Потери и необратимые изменения на географической карте и в умах людей.

Высокообразованные дипломированные персоны затевали конфликты, разыгрывали комбинации и говорили «упс», если план срабатывал иначе. Или просто с театральной маской на лице твердили «фейк, фейк, фейк». Для нашего мира злиться и обиженно вредить – словесно отрицаемая и стойкая норма. В этом «здоровом» мире не принято бить по своей голове, все больше по чужой, сохраняя при этом «нормальное» выражение лица.

А я иногда ловлю себя на том, что задумчиво кручу локон у левого уха…

В прошлом году к 1 июня мы развесили в клинике фотографии сотрудников. Черно-белые. Увеличенные. Детские. Придумка была из серии «просто так, для настроения». Трогательные детские лица на слегка затуманенных снимках вызвали умиление и фурор. Было в этом что-то соревновательное. В попытках угадать, кто есть кто, развернулась настоящая борьба. Но еще более ощутимым стало то самое настроение, в котором искренняя улыбка была припорошена грустью ностальгии.

Как бы мы себя ни называли, чем бы ни занимались, каких социально-финансовых высот ни достигли, все равно иногда мы ведем себя абсолютно по-детски. Чем старше мы становимся, тем реже позволяем себе неприкрыто выражать эмоции, бесстрашно исследовать неизвестное, бесхитростно проявлять свои желания, мгновенно забывать причину печали и крайне оптимистично смотреть на мир.

Он, этот самый мир, одновременно и деспотичный властитель, и добрый учитель. Ограничивает нашу свободу и дает советы, как жить в этом ограничении. Он бескомпромиссно заставляет нас личностно созревать и раскрывает ранее неизвестные преференции. Запутанность и сложность нашего пути взросления время от времени подмывает все бросить и впасть в детство. Ведь совсем неплохо жить одним днем, испытывать односложные эмоции и пребывать в полной уверенности, что все еще впереди. Воспринимать как само собой разумеющееся пронзительное чувство защищенности и безусловной родительской любви. Некоторые, избегая реальности, навсегда застревают в детстве. Другие ведут себя так, словно у них его вовсе не было.

Наверняка в жизни каждого из нас встречались люди, настолько «закостеневшие» в своей взрослости, что даже человеку, обладающему богатым воображением, трудно представить его маленьким ребенком. Утратив, а на самом деле глубоко закопав ребенка в себе, мы лишаемся части себя. Той самой части, которая в самых грустно-безвыходных ситуациях умудряется видеть положительное. Той части, которая в сковывающих условностях заставляет мечтать. Той нашей бесценной части, которая заливает игривым светом солнечных зайчиков рутинный пасмурный день.

У меня было абсолютно счастливое детство. И я долгое время была уверена, что оно такое у всех. Мне даже в голову не приходило, что не у всех детей есть любящие мама и папа.

Или что братья и сестры, оказывается, могут между собой не только ссориться, но и даже (о ужас!) драться. Или что дети могут серьезно болеть.

Все эти реалии жизни открывались мне постепенно. Каждое такое знание отщипывало от гигантской восторженности маленький кусочек. Очень надеюсь, что осталось больше, чем ушло.

Знаете ли вы, каково на ощупь послевкусие?..

Не то, которое учат искать на небе в школах сомелье. Не то, которое закрепляется кусочком сыра с плесенью после чревоугодного ужина. И даже не то, которое оставляли любимые бабушкины пирожки, схваченные первыми со сковородки. У каждого свой безошибочно угадываемый вкус и аромат, но… можете ли вы его осязать? Закрыть глаза, представить, что вы медленно ведете рукой по поверхности. Какая она? Шелк? Мягкий ворс? Проведя ладонью в одну сторону, вы встречаете сопротивление, обратно вы скользите, погружаясь в негу мягкости. Бархат? Бархат!

С некоторых пор я стала оценивать происходящее в жизни по послевкусию, которое оставляют беседы, люди, события. Можно их, конечно, складывать в воспоминания, рисовать выводы, плести мечты. Но память удивительным образом смазывает и утрамбовывает информацию, оставляя в чистом виде ощущение. Было ли оно приятным? Обволакивало ли мягко и достойно так, как это может сделать только бархат? Или оно только с виду бархатное, а с тобой остается скрипучий привкус синтетики? Как часто, подчиняясь выбранно-навязанной жизненной роли, мы притираемся в суррогатных, с претензией на естественность, отношениях, после которых единственно верное решение – прийти домой, принять душ, смыть наэлектризованность и густо пропитать кожу кремом, до бархатного состояния. Искусственность, недосказанность, притворство, умалчивание, зависимость – да мало ли разноцветных и разнофактурных тканей лоскутками вшивается в наше покрывало жизни. Бессмысленно пытаться их игнорировать, а тем более вырывать узелками связанные нити. Покрывало разойдется по швам, и незащищенность, неуютность, нелепость оголят бережно выстилаемый второй слой – бархатный.

Бархат – это волосы матери, с которыми играет младенец, устроившись на ее груди. Бархат – это пузо домашнего любимца, который довольно урчит от поглаживания. Бархат – это теплое утреннее солнце, которое обнимает тебя на прогулке. Бархат – это ленивая беседа с другом ни о чем и обо всем.

Бархат – это беспричинная улыбка прохожего. Бархат – это музыка Чайковского, которая идеально аккомпанирует скорости сто двадцать. Бархат – это чашка кофе на высоте три тысячи метров в окружении цветочного ковра. Бархат – это молчаливая прогулка вдоль моря в нетуристический сезон. Бархат – это хорошая книга, которую взапой читаешь до утра…