Журнал Современник - Журнал Наш Современник 2006 #11

Но — хозяева “орднунга”, немецкого порядка в древнем русском городе, доверяли талабскому “машиненмайстеру”.

Что до диверсий, то они действительно вскоре начались, хотя и были нечастыми. Однако именно в одной из них мой двоюродный дед и доказал свою поистине верноподданническую верность рейху. В сентябре предстал в боевой готовности пароход, сложный ремонт которого Гавря с бригадой начал ещё до оккупации, — судно внушительных размеров, двухпалубное, и с водоизмещением, максимально возможным в неглубоком нашем озере. Пароход этот был построен перед Первой мировой войной и звался тогда именем Гавриного небесного покровителя — “Святой Гавриил”. Потом он последовательно переименовывался в честь Троцкого и Тухачевского; наконец перед новой мировой войной его нарекли именем ещё одного святого, но не архангела, а князя. Это новое имя — “Александр Невский” — пришлось по сердцу талабцам всех убеждений — и “старых”, и советских: ведь именно под водительством этого князя их предки разгромили тевтонских псов-рыцарей в Ледовом побоище на Талабском озере. Естественно, потомкам псов-рыцарей такое имя парохода оказалось не по нутру, и они назвали судно именем своего героя — “Зигфридом”. Любому флотскому человеку ведомо: смены титулов, да ещё и столь частые, добра судьбе корабля не сулят. Но на первый раз всё обошлось.

Вместе с экипажем, состоявшим из немецких речников, эстонцев (те ведь тоже хорошо знали фарватеры озера, издревле общего для них и русских) и людей из озёрно-речной полицай-команды, на ходовые испытания вышел и “руссише машиненмайстер”.

И не успел “Зигфрид” выйти из дельты реки, где к осени буйными джунглями акваторию заполонили камышовые плавни, как из их глуби, словно чёртик из табакерки, выскочил юркий мотобот. Тут же с его борта аж два крупнокалиберных пулемёта стали поливать обе палубы, а потом это наглое судёнышко сделало “глиссаду” рядом с кораблём, во время которой шарахнуло по нему из миномёта. После чего мотоботик юркнул в плавни…

Мина не долетела, из команды никто не погиб, лишь двоих-троих слегка ранило. Однако в Талабске шум по поводу произошедшего поднялся немалый. Арестовали кое-кого из полицайского начальства и из окружения бургомистра…

Гавря же не только остался вне подозрений, но и благодарность заслужил за своё мужественное поведение. Во время этого обстрела он, в отличие от эстонцев и русских, не ринулся в каюту или в трюм и не остался в машинном отделении: он схватил “шмайсер”, принадлежавший его “камраду” из Киля, и стал, выбежав на палубу, шмалять из него по судёнышку диверсантов… Нет, в глазах оккупантов Гавря был на высоте!

Но всё окончилось внезапно. В ноябре, уже перед самыми морозами.

Гавря исхлопотал у немецкого начальства разрешение на два дня озёрной рыбалки. “Душу хочу отвести, давно с челна не ловил, давно водяным делом не тешился, а нынче, перед ледоставом, судак с окунем сами на крюк бегут…”. Тут надо заметить, что гитлеровские власти строго контролировали водоёмы не только из-за возможных диверсий, нет — с настоящим коммерческим размахом они стали продавать лицензии желающим видеть рыбу на своём столе. (Так что у нынешних российских властей, загоняющих простого рыбака в глухой голодный угол, были свои достойные предшественники…)

…По воспоминаниям бабки Лёли и моего деда, видевших тогда своего мужа и брата в последний раз, вышел он на тот лов как-то “несуразно и несурьёзно”. Что и зародило в них смутные подозрения. Вышел на вёслах, а в челноке находился латаный-перелатаный мотор — но никакой ёмкости с горючим Гавря с собой не взял. “Сказывал, что станет у Большого Талабского острова, а в челноке мерёжа лежала — стало быть, в протоки собирался заходить, а не на большую воду. Спросил я его про то — он только отмахнулся. Флягу вот литровую со шнапсом прихватил, а провиянту почти никакого. А уж снасти, удочки у него и вовсе никудышные на стланях валялись, — вспоминал дед. И добавлял: — Я враз почуял — чтой-то неладное братка задумал!”.

Неладное произошло, да и самое неладное. Через два дня на отмели в самом устье Великой нашли перевёрнутую, с пробитым явно снаружи дном, лодку Гаври. А неподалёку от неё — его уже раскисшую, кожаную, ещё с Гражданской войны оставшуюся куртку. А в ней, в потайном кармане, — завёрнутый в клеёнку, размокший “аусвайс” — пропуск на выход в озеро… Выходило, что Гавря, видимо, то ли в предвечерье, то ли рано поутру шёл при большой волне, да в сумраке и не заметил подводный валун. И не выбрался из воды, не доплыл до берега. Такое с нашими рыбаками глубокой осенью случалось и по сей день случается, хоть и не часто…

Гаврю отпели в завеличенском ближнем храме, хотя его тело так и не отыскалось. Ольга же с детьми покинула “старину”, дедовский дом мужа, оставила его на догляд моего деда и с разрешения немецких властей уехала к родне в дальнюю деревню на другом берегу озера… Вернулась же лишь через год после Победы, когда более или менее стало ясно, что советские “органы” не станут её терзать как жену человека, сотрудничавшего с оккупантами.

И ещё год бабка Лёля не знала, что овдовела-то она по-настоящему не тогда, когда нашли Гаврину разбитую лодку, а — двумя днями позже.

…Ибо никто не связывал гибель Гаври с гибелью того самого двухпалубного парохода “Зигфрид”. А она двумя днями позже и произошла.

“Зигфрид” вышел из Талабска, чтобы дойти через озеро до Усть-Нарвы и там остаться на приколе до весеннего паводка: ледовое “сало” уже вовсю плыло по воде.

На борту бывшего “Александра Невского” находилась немалая, численностью примерно с батальон, группа немецких диверсантов. У стен Ленинграда она должна была пройти дополнительную подготовку, после чего выполнить свою главную и единственную задачу — десантироваться в город и ликвидировать всех находившихся в Смольном. Что означало бы полное обезглавливание обороны Питера… Кроме того, “Зигфрид” вёз и боеприпасы, и всё прочее, необходимое для действий этой группы.

Из нашего города “Зигфрид” отчалил под покровом ночи, шёл на “самом малом” и во тьме успел пройти лишь первое, Малое Талабское озеро. Оно отделяется от Большого — русские издревле зовут его Чухонским — озера узким протоком, он и зовётся Узменем. (Именно на его вешнем льду князь Александр Ярославич некогда разбил войско псов-рыцарей.)

Расчёт немцев был, в общем-то, верен: на Малом Талабском можно было ждать неприятных неожиданностей от русских партизан, а по Чухонскому можно было идти уже без опаски, при дневном свете — оно насквозь контролировалось сверхверными рейху полицай-командами “эстляндцев”.

Но едва “Зигфрид” вошёл в Узмень, перед ним, а затем и справа, и слева от него раздалось несколько взрывов, — так сообщили командованию гитлеровцев двое чудом уцелевших “пассажиров”. Немцы открыли с корабля в рассветном сумраке беспорядочную стрельбу, палили во все четыре стороны, и корабль резко ускорил ход.