Коллектив авторов - Традиции & Авангард. №4 (11) 2021 г.

– Дневники – это важный документ! – я молчать не стала.

– Кому они в Москве нужны? Детям зад намывай! Место свое не забывай!

– И за котами убирай да помалкивай! – поддакнул супруге Лев Арнольдович.

Зулай вихрем промчалась из уборной в гостиную, поддерживая снизу огромный живот.

Лев Арнольдович, достав из тайника бутылку коньяка, отхлебнул и продекламировал:

– Врагов победили мы слева, и справа, и сверху, и снизу. Теперь нам хана!

Дети прижались к стеклу лоджии, разглядывали взрывающиеся павлиньими хвостами фейерверки – у кого-то из соседей с Нового года остались петарды. Для этого им приходилось взбираться на горы из мешков мусора, лыж, дырявых сапог, покрышек, сломанной мебели.

Лев Арнольдович открыл кухонное окно (лоджия соединяла зал и кухню) и, взобравшись на подоконник, сочинил на ходу:

– Наш сосед патриотичен. Не пингвин, с балкона зрящий, он, как гордый буревестник, воздает хвалу дядь Вове, президенту президентов, запуская прямо в небо огнедышащие струи…

Петарды взрывались прямо под окнами, не было никаких специальных площадок, и, несмотря на поздний вечер, грохотало как в войну. Из подвала многоэтажки доносился детский плач, но любителям шума было всё равно, что там живут трудовые мигранты с малышами. Народ жаждал веселья.

Во втором часу ночи, лежа на шкафу и слушая скорбные постанывания Зулай, я думала о жизни. Писатели сочиняют фантастику, а можно описывать всё, что происходит реально, это куда более захватывающе. Например, вполне стоило написать о том, как Марфа Кондратьевна изощренно вредила собственным детям. Чтобы дети не улеглись спать в десять вечера, она нарочно раззадоривала их, сбивая настроенный мною ритм. И тогда в общем шуме вела телефонные переговоры с диссидентами.

– Полина, вызови скорую помощь, – попросила Зулай. – Кажется, началось.

Скорая приехала быстро. Марфа Кондратьевна была настолько занята правозащитными делами, что наотрез отказалась ехать с Зулай. Лев Арнольдович спал на раскладушке, от него разило коньяком.

– Полина, если всё закончится благополучно, я с ребенком сюда не вернусь. В Москву приехала племянница, поживу у нее, – охала Зулай.

– Всё будет хорошо! Храни тебя Аллах! – прокричала я вслед скорой, а соседка Лариса, выскочившая на шум в подъезде, перекрестила машину.

Разбудили меня Ульяна и Любомир, стуча по шкафу кулачками:

– Полина, мы голодные!

Я отправилась на кухню в надежде что-нибудь отыскать, но ничего не нашла. В углу прихожей валялся пакет из-под вермишели, которую Аксинья сжевала без всякой варки. Глафира, обложившись кошками, читала книгу на диванчике, не вникая в происходящее.

– Мы есть хотим! – присоединился к брату и сестре Христофор.

Я отвлеклась на телефонный звонок.

– Зулай родила девочку. Она в реанимации, я звонила в роддом, – сбивчиво сказала Лариса в трубку.

Я подергала ручку двери, ведущей в кабинет Тюки:

– Нужно ехать в роддом, Марфа Кондратьевна.

– Не выдумывай, Полина! Отлежится и придет, если негде будет ночевать. Меня от важных дел не отвлекай! – рыкнула она.

– Продуктов в доме нет. – Я не уходила.

– Нечего было плов с курицей наготавливать! То бананы, то яблоки им подавай! На пирожки куда меньше средств уходило. Ладно! Позови-ка Льва. Выделю ему тысячу рублей, пусть на рынок сходит, – распорядилась Тюка.

Дверь она так и не открыла.

– Ты, Полина, хочешь, чтобы родители нас нормально кормили! Наивная! Ты знаешь, что каждый раз на день рождения и Новый год мы получаем от мамы и папы «сиамскую розу»? – рассмеялась, отложив книгу, Глафира.

– Какую розу? – не поняла я.

– Это фигура из трех пальцев! – Глафира сложила кукиш и поднесла его к своему лицу.

– Скажи спасибо, сестрица, что хоть не из одного! – вставил Христофор, покосившись на отца.

Лев Арнольдович кряхтя опустился на четвереньки и тщетно пытался отыскать в коридоре, рядом со стиральной машиной, свои носки.

– Ты, Тюка, нарочно мои носки и трусы припрятала! – кипятился он.

– Трусы отца пропали без вести! – хихикнула Глафира. Последний раз дети видели их на сушилке для белья, а далее носки с трусами канули в Лету.

– Я отправляюсь протестовать! Возможно, меня повяжут. – Марфа Кондратьевна с транспарантом, исписанным политическими воззваниями, гордо вышла из кабинета, небрежно бросив в сторону мужа бумажку в тысячу рублей.

– Вы волнуетесь за маму, когда она уходит? – спросила я детей.

– У нее всегда так, – вздохнул Христофор. – Или милиционеры ее свинтили в участок, или она в Европе зажигает.

– Не стоит за нее волноваться! – Лев Арнольдович вытащил из-под стиральной машинки черную рваную тряпку, задумчиво развернул ее, и оказалось, что это пропавшая неделю назад его любимая майка. Повеселев, он добавил: – Нашу Марфу Кондратьевну всегда отпускают. У нее справка есть!

– Мама тоже лежала в сумасшедшем доме? – заинтересовалась Глафира.

Лев Арнольдович прыснул:

– Тюка – многодетная мать. Ей ничего сделать не могут! Через пару часов Лев Арнольдович и Христофор притащили пакеты с продуктами и мощный бинокль. Откуда взялся новехонький бинокль, Христофор предпочел умолчать.

Я приготовила завтрак-обед. Аксинья, проглотив порцию горячего картофеля с рыбой и салатом, ликующе завыла и умчалась в коридор. Ульяна и Любомир бойко стучали ложками – просили добавки.

Христофор как бы невзначай спросил:

– Могу я исповедоваться?

– Да, – ответила я.

– Вместо батюшки я выбираю тебя, Полина! – Он показал на меня пальцем.

– Это еще зачем понадобилось?! – забеспокоился Лев Арнольдович, настраивая дребезжащий магнитофон у кадки с засохшей корягой.

– Есть у меня тяга вытаскивать из чужих карманов деньги! Я и из сумок ворую! Ничем не брезгую! – доверительно сообщил Христофор. – Скоро святой праздник – Крещение, вот я и решил сознаться в грехах.

– И тебя с праздничком, Христофор! – весело отозвалась я.

– Полине в нашем доме бояться нечего! Денег-то у нее нет! – вставила Глафира с набитым ртом.

– А вот у тебя, сестрица, в рюкзаке денежки были! – задиристо сказал Христофор.

Ульяна и Любомир засмеялись.

– Ах ты паразит! – От возмущения Глафира выронила вилку.

– Не догонишь! – брат показал ей язык.

Сцепившись клубком, они выкатились из кухни в прихожую. Затем в страхе заскочили обратно.

– Аксинья дерется! Хлопнула нас в коридоре веником по спине! – пожаловались они.

– Ай, молодца! – выдал Лев Арнольдович и включил на полную громкость песни Владимира Высоцкого.

Подбирая детские игрушки с паркета, я думала о маме: от холода у нее начали опухать руки и ноги. Односельчанка Дина разрешила ей греться у себя. Когда я жила в селе Бутылино, я знала Дину. Осенью у пожилой женщины пропала собачка, и я ходила ее искать. Я несколько раз спрашивала, нашлась ли любимица, но Дина отвечала, что нет. Оказалось, все это было ложью. Дина не смогла мне признаться, что случилось на самом деле, а с мамой разоткровенничалась. Сожитель Дины как-то выпил лишнего и начал качать права.