Татьяна Москвина - Привет privet, народ narod! Собрание маленьких сочинений

Не занимались этим ленинградцы! Не потому, что они лучше или хуже москвичей или там южан, а потому, что были другие стандарты жизни и другие приоритеты. Дефицитом не хвастались – наоборот, стыдливо скрывали. Да, конечно, у нас были фарцовщики – но тоже, знаете, особенные. Фарцовщиком одно время был писатель Сергей Довлатов. Вот книги – это да, тут стоял ажиотаж, книги покупали втридорога, за ними охотились, их добывали…

Так что напрасно Москва обобщает свои московские особенности как примету всей жизни. Далеко не все крались по чёрному ходу к всесильному директору и клянчили подачку, чтобы тридцать лет спустя весело рассказывать об этом позоре по телевизору. Многие жили иначе, уж извините.

Некоторые тут вздыхают и говорят, что всё бесполезно. А ведь это ложь и клевета на действительность. Всё не бесполезно, точнее говоря – бесполезно, но не всё. Хорошо помню, как примерно в середине девяностых – начале двухтысячных годов стал обваливаться и напрочь исчезать бытовой Ленинград – ателье ремонта и клетушки чистильщиков обуви, телефонные будки и автоматы газировки, рюмочные, пирожковые, пышечные… И народ восстал. То есть мысленно. Люди хотели пышек. Своих родных пышек с их мягкими и притом хрустящими боками, с их облачной, но такой приятно осязаемой плотью, с лёгким инеем сахарной пудры и нереально низкой стоимостью. Люди хотели также и рюмочных, но это другой вопрос, осложнённый сопутствующими грехами, – страсть же к пышкам была ангельски чиста. Ещё никто не выбирался из пышечных на четвереньках. Пышки не приводят к деградации личности. Пышка совершенна и невинна!

И вот к мысленному восстанию жителей присоединилась группа писателей и журналистов. Владеющие словом скорбели об утрате пышки, да и в принципе видели в бытовом Ленинграде немало ценного. Взволнованное слово ушло, как говорится, в ноосферу – и… оглянитесь! Сегодня в центре города вы встретите десятки пышечных, где вас поджидает мягкая хрустящая подруга ценой в десять – пятнадцать рублей. Рядом с пустынными бутиками, где уныло висят платьица для эльфов. По соседству с коварными ювелирными лавками и надменными спорттоварами. Пышка, родная! Мы тебя отстояли, мы тебя выстрадали, мы за тебя животом проголосовали и зубами вырвали тебя за поджаристый бочок у небытия. В Москве пышечных нет – а у нас есть. И в какое время ни зайдешь – у любого прилавка стоит маленькая, но очередь. И пусть с лихорадочным блеском в глазах поедают пышки те, кому вообще-то уже давно пора прекратить есть (я сама из их числа), – зато мы обладаем в душе настоящим Веществом Желания. Это мы хотели пышек – и мы своего добились.

Надо заметить, и пирожковые возродились со временем. И рюмочные подняли свою зелёно-змеиную голову. И даже клетушку чистильщика обуви я повстречала недавно – и клянусь, там сидел тот же скорбный восточный мудрец в изгнании, что и сорок лет тому назад. Столовые – те вообще на каждом шагу. Ах, если бы так же просто и естественно вернулся, вместо самодовольного новодела, тот милый ленинградский Летний сад…

Но вот вопрос: почему с пышками получилось, а с такими рудиментами Ленинграда, как газеты, нет? Ведь газеты наши исчезли почти что начисто. И вроде бы за них боролись, и какие-то слова уходили в ноосферу – однако лик судьбы оставался равнодушен, и ленинградские газеты сгинули бесславно. Вяло боролись? Не те слова пустили в ноосферу? Вообще-то боролись вяловато, но не в том дело.

Не возбуждали наши газеты подлинного Вещества Желания в горожанах. Их хотели как-то отвлечённо и умозрительно. Не всем нутром, не своим животом. Вот и не получилось, как с пышками. Которые ведь балансировали на грани гибели, но вернулись к нам, и не обновлёнными, а полностью возрождёнными, такими, какими и были!

А потому что хотеть надо по-настоящему. И – настоящего.

Что ж, я добилась своего: бродя по Гостиному Двору, вознамерилась заглянуть в тамошнюю пышечную, а там очередь человек в пятнадцать. Воспевала родную питерскую пышку – принимай последствия. Такова сила убеждённого слова! Ободрённая успехом, двигаюсь дальше: желаю кофе с молоком. В чём проблема? В том, что в девяносто семи процентах случаев мне предложат либо «американо со сливками», либо «латте», либо «капучино». А я желаю кофе с молоком.

Нет, конечно, не «того самого», антикварного советского напитка, который наливали из ведра в огромные бадьи с краником и продавали за двадцать две копейки. Та сладкая жуть исчезла навсегда. Напиток не поддаётся изготовлению в домашних условиях, никакие пропорции кофе и молока вкус его не передают. Подозреваю, кофе там не было вообще. Предполагаю, что делали его из стратегических запасов специального порошка… Нет, я хочу просто кофе с молоком. Не «американо со сливками» и не «латте». Чтоб так и было написано в меню, искренне, по-русски задушевно и бесхитростно. Латте я с удовольствием выпью в Италии.

Очень уж у нас активизировалась деятельность дурацкого демона по имени «иностранец Василий Фёдоров». Помните первую главу «Мёртвых душ» Гоголя, когда Чичиков приезжает в город? «Попадались почти смытые дождём вывески с кренделями и сапогами, кое-где с нарисованными синими брюками и подписью какого-то Аршавского портного; где магазин с картузами, фуражками и надписью “Иностранец Василий Фёдоров”…» Вот этот иностранец Василий Фёдоров теперь вовсю определяет стиль нашей жизни. Бурно и рьяно, гораздо эффективней, чем во времена Гоголя. Чего стоят хотя бы названия станций метро, сплошь дублированные на латинице, и объявления остановок по-английски в общественном транспорте. Это всё наш иностранец Василий Фёдоров придумал – для удобства настоящих, полноценных господ – иностранцев.

Конечно, это не вчера началось. Мечта, что наденешь джинсы (фрак, цилиндр и т. п.) – и ты уже почти как гражданин волшебного мира, давно с нами. Хотя уже нет никакого волшебного мира. Просто удивительно, с каким упорством подделываются формы западной цивилизации при полном игнорировании её сути. Как будто замена простодушного кофе с молоком на пижонское «американо со сливками» принесёт непременное счастье.

И американо, как правило, дурной, и сливки-то дрянь порошковая. От нашего кофе с молоком мы ничего не ждали, знали точно: дадут пойло, так и давали пойло. И теперь дают пойло, только сопровождённое жалкой претензией на «всё, как у людей». Прикрытое, точно срам – платочком, иноземным названием.

Надену тишотку и лоферы, пойду выпью смузи… Нет, не надену. Буду упрямо добиваться уголков идентичности. А потому под родными вывесками «Пирожковая» и «Пышечная» должен обитать родной кофе с молоком! Может, всё-таки попробовать нам восстановить тот старый рецепт? Может, кто из прежних технологов помнит? Там же цикорий был вместо кофе, так?