Коллектив авторов - Традиции & Авангард. №3 (10) 2021 г.

В предрассветной белесой дымке на работу спешили угрюмые москвичи. Им в лица ветер швырял колкие снежные кристаллики, вокруг кряхтел нешуточный мороз, и радоваться, собственно, было нечему. Наверное, поэтому люди в столице совсем не улыбались.

Я обратилась к приличному на вид мужчине средних лет:

– Меня забыли встретить, я сутки ехала из Ставрополя. Помогите, дайте телефон позвонить.

Коренастый мужчина в дутой куртке с меховым воротником остановился и полез в нагрудный карман. Как назло, в этот момент фонарь у церкви выключился, и я с трудом набрала цифры московского номера с клочка бумаги.

– Алло? – раздалось в трубке.

– Здравствуйте, это Полина. Меня обещали встретить. Госпожа Тюкина помнит об этом?

– Тюкина?! – закашлявшись, переспросил мужской голос. – Да она храпит на весь дом! И не собирается никого встречать. А вы кто? Объясните толком, а то я вообще не в курсе.

Мне стало не по себе. Неужели меня заманили аферисты и я оказалась в незнакомом городе без обратного билета, без мобильного телефона, без денег? Возвращаться мне было некуда. Нужно было платить кредит за комнату, где я поселила больную маму. Куда идти? Что делать?

– Меня зовут Полина Жеребцова. Я родилась в Грозном, выросла на войне, была ранена, работала журналистом, затем переехала на Ставрополье, учусь заочно в университете на психолога, договорилась с госпожой Тюкиной нянчить ее детей в Москве, – в полном отчаянии выпалила я.

– Москву знаете? – спросили в трубке. – Сами доберетесь? Я продиктую адрес.

– Адрес записать негде. Меня высадили из автобуса у церкви Флора и Лавра, здесь стою и жду вас с шести утра.

– Ясно. – Судя по тяжелому вздоху, мужчина, который говорил со мной, глубоко задумался. – Я сейчас выпью кофе и за вами приеду. Буду на Павелецком вокзале примерно через час.

– Хорошо! – воспрянула я духом.

Поблагодарив незнакомого человека, у которого за время этого разговора удивленно вытянулось лицо, я вернула мобильник и плюхнулась на свои сумки рядом с бомжом.

– Ты справишься с трудностями. Ты молодая и упрямая, – решительно сказал нищий.

Хотела возразить, что я робкая, неуверенная, выросшая в строгих традициях Кавказа, но старик, взяв деревянную ножку стола и методично постукивая ею по льду, продолжил:

– У меня глаз наметан. Верь в себя. Ты очень сильная. Настоящий воин.

– Спасибо.

– Меня дедом Василием зовут. Ночую, когда не гоняют, на Павелецком вокзале, а если вышвыривают оттуда, то я на картонках сплю. Здесь за домами есть свалка, на свалках картона много… Если повезет, я в подъезде прячусь в метель или ковыляю к теплотрассе.

Зимний день нависал над столичными улочками, тускло освещая очерченный линиями судьбы миниатюрный квадрат, где очутилась я, словно шахматный солдатик на черно-белой доске. В ожидании встречающего я слушала истории деда Василия: как он работал на радиотехническом заводе, как жена ушла к его лучшему другу, а он с горя запил, как в перестройку черные риелторы отобрали жилье на Цветном бульваре…

– Государство нас не защитило, – грустно вздыхал старик. – Мы жили в СССР, а теперь Россия называется, и никто ни за что ни в ответе, и выживай как хочешь…

На календаре была суббота, девятое декабря две тысячи шестого года.

Торопливым шагом к нам приблизился мужчина лет шестидесяти в потертой кожаной куртке и лихо заломленном набок бархатном берете цвета вороньего пера, внешне похожий на француза или испанца. Его остроконечная седая бородка и хитроватый прищур карих глаз сразу выдавали человека творческого. Из-под берета выбивались непослушные седые пряди, словно мужчина только что сошел со старинной гравюры. Он был подтянут, строг и сразу меня узнал.

– Лев Арнольдович Штейн, – представился он, слегка поклонившись. – Я – супруг Марфы Кондратьевны Тюкиной. Здравствуйте!

– Здравствуйте! – сказала я. – А почему госпожа Тюкина забыла о моем приезде? Мы же с ней предварительно договаривались. Я три часа околеваю на морозе!

– Подтверждаю! Три часа ждет девушка, – кивнул дед Василий.

– Марфа Кондратьевна – коренная москвичка, считай, барыня, она делает только то, что ее величеству вздумается, – охотно объяснил Лев Арнольдович, подхватывая мои сумки и одновременно подавая деду Василию десять рублей.

Нищий заулыбался беззубым ртом, хватая бумажку.

– А вы откуда? – удивленно спросила я Льва Арнольдовича. – Вы не москвич?!

– Я еврей!

Лев Арнольдович перемещался по улице так быстро, что я едва поспевала за ним. В здании Павелецкого вокзала, куда мы практически вбежали, я впервые в жизни увидела эскалатор.

– Вперед, в метро! – скомандовал Лев Арнольдович, подталкивая меня к движущейся лестнице.

– Боюсь! – Я попятилась.

– Стоять надо с правой стороны, – буднично сообщил Лев Арнольдович.

Пока эскалатор шел вниз, я повизгивала и цеплялась за тех, кто стоял впереди. Удивительно, но москвичи не возмутились, а некоторые даже поддержали меня, чтобы не упала.

Мы сели в поезд и поехали по Кольцевой, а затем перешли на другую линию и отправились на станцию «Битцевский парк». От метро пришлось несколько кварталов идти пешком, чтобы сэкономить на автобусе. И вот передо мной возник дом в шестнадцать этажей, а за ним – густой смешанный лес.

На восьмой этаж мы поднялись на лифте. Кабина внутри была изрисована пошлыми картинками и исчерчена непечатными ругательствами. Судя по всему, в ней поработали ножами и фломастерами, а затем оставили после себя неприятный терпкий запах мочи.

– Так и живем, – поведал Лев Арнольдович, затыкая рукавом нос.

Он отпер железную дверь ключами и пропустил меня вперед. Оказалось, что в общем коридорчике рядом с квартирой госпожи Тюкиной расположена квартира соседей. Вторая дверь, деревянная, была распахнута. Я замешкалась на пороге, заметив шарообразное создание, жутко завывающее в темной прихожей.

– Ну, заходи уже! – Лев Арнольдович нетерпеливо подтолкнул меня в спину, и я буквально влетела в квартиру.

Передо мной стояла абсолютно нагая девушка лет семнадцати, которая издавала бессвязные звуки и махала руками. Она со звериным рыком бросилась на меня:

– Ра-а-а! М-м-м!

– Кыш, Аксинья! – грозно прикрикнул Лев Арнольдович, отгоняя ее. – Пошла к себе! Живо! Прочь! Иначе накажу!

Аксинья убежала.

– Моя дочь Аксинья неизлечимо больна, ее рассудок сравним с рассудком капризного двухлетнего ребенка, – объяснил Лев Арнольдович. – Без присмотра шампунь, порошок, крем, зубную пасту не оставлять! Все прятать! Она их ест, как печенье! Может проломить череп. Руки у нее как кувалды. И еще – береги глаза. Мы держим ее дома, не сдаем в психбольницу, хотя врачи давно советуют. Но ведь известно, что санитары частенько издеваются над душевнобольными, бьют их до полусмерти. Мы не хотим для нее такой участи.