Георгий Почепцов - Гламур 2.0: Телесериалы, масскульт и соцмедиа как создатели виртуальной реальности

15. Lynch J. Here’s the recipe Netflix uses to make binge-worthy TV. // qz.com/367117/heres-the-recipe-netflix-uses-to-make-binge-worthy-tv/.

16. Lowry B. ‹GoT’ and ‹Big Bang Theory’ finales highlight shift to fewer shared TV experiences // www.cnn.com/2019/05/18/entertainment/game-of-thrones-big-bang-theory-finales-ratings/index.html.

Гламур – часть жизни. Но это жизнь не реальная, а виртуальная. Поэтому она подчиняется другим законам. В ней есть только герои. Причем создается впечатление, что каждый может присоединиться и тоже стать героем, хотя это далеко не так, ведь гламур – в экране, и проникнуть туда не так просто.

Гламур усиливает приятные для нашего мозга характеристики. Маленькие дети, которые смотрят мультфильм, даже не зная языка, улыбаются и млеют в определенных местах развития сюжета. Для взрослых это и есть места гламура, когда имеет место естественная реакция на позитив. Мир в принципе суров, но гламур позволяет разряжать эту суровость радостью.

И. Ашинова задает, например, гламурный дискурс следующим образом: «Гламурный дискурс представляет особый вид коммуникации людей, в котором заложен определенный стандарт жизни, программа поведения, в рамках заданных ценностных ориентаций которой человек выстраивает отношение с другими и формирует свое отношение к вещам. Мы полагаем, что именно в силу своей актуальности гламурный дискурс развивается в сверхтекст, в конгломерат текстов разных речевых жанров – от аналитической статьи до анекдота. И чем выше интерес к гламуру, эмоциональный накал вокруг него – тем богаче и разнообразнее палитра текстов разных речевых жанров, созданных по данной тематике. Совокупность текстов различных речевых жанров, сконцентрированных вокруг гламура, объединяется в сверхтекст на основании единой ситуации функционирования: относительно ограниченного промежутка времени и тематической общности (тексты объединены содержательно и ситуативно)» [1].

Гламур кажется неисчерпаемым, как копи царя Соломона. Он втягивает в себя все новые и новые сферы, все новых и новых зрителей, поскольку главной его составляющей является визуальность, а она доступна каждому. Сложный текст или музыка требуют подготовки для восприятия. А увиденное глазами вдвойне представляется правдой в отличие от только что услышанного. Не может сравниться вербальное описание бассейна с его визуальной голубизной и красавицами, выходящими из воды.

Любая работающая технология сразу начинает захватывать новые сферы. Не только артисты, но и политики перенимают гламур, поскольку это работает. А разве военный парад – это не военный вариант гламура? Все одинаковые – и люди, и машины. Все движутся в едином ритме. И счастье проникает в зрителей в этом случае не от улыбок, а от суровых лиц солдат. Такие же лица можно увидеть и на плакатах.

Разные виды гламура с удовольствием помогают друг другу: так гламурные звезды соцмедиа продвигают среди молодежной аудитории новые фильмы [2]. Специалисты находят этому способу влияния следующее объяснение: последователи этих звезд чувствуют более глубокую и более интимную связь с ними, а отсюда уже следует и внимание, и доверие к их словам. Гламур притягивает гламур. И территория гламура только расширяется.

Возможным вариантом захвата новых территорий также становится гламуризация идеологии. А. Тихонов говорит об этом следующее: «Об этом свидетельствует появление такого понятия, как „гламурный фашизм”. Гламуризация фашизма представляет собой точно такое же исчезновение содержания из формы: от фашизма остаются костюм, атрибутика, и некоторая степень агрессии, которой положено выражаться в лице и позе человека, демонстрирующего костюм. Образ становится как бы застывшим, потому как естественная динамика исчезает вместе с содержанием, обусловленным историческим сюжетом и культурным контекстом эпохи. Образ начинает любоваться собой, своей законченностью, имея в распоряжении лишь небольшой набор движений и мимических вариаций, предположительно имевших место в эпоху самого фашизма. Схожим образом осуществляется гламуризация (и даже эротизация) коммунизма, терроризма, тоталитаризма, войны, полиции, оппозиции, революции. Особенно травматичной стала гламуризация антикапиталистической и антиглобалистской тематики: именно она – главное орудие дискредитации направлений, предположительно способных преодолеть диктат гламура, все с большей очевидностью предстающего в качестве продукта капитализма. Между тем, тиражирование портретов социалистов-революционеров на бутылках с кетчупом, джинсах и прочих предметах обихода – первый симптом дискредитации идей, направленных на преодоление дискредитирующего начала – гламура, а потому, в наибольшей степени для него уязвимых» [3].

Гламур не порождает ярость, он скорее порождает покорность. Созерцание чего-то большого, явно находящегося вне тебя, включает сакральное восприятие увиденного. Так миссионеры обращали людей в христианство, и работа считалась завершенной, когда человек чувствовал что-то несравненно большее, чем он сам – это элемент того же механизма, отрывающего человека от реальности.

Гламур ничего не оставляет вне себя. Любая сфера монетизируемого обществом успеха сразу привлекает гламур. Возникла даже гламурная гастрономия. В анализе гламурных ресторанных меню находят следующие особенности:

– «Уменьшительно-ласкательная суффиксация (не „каша”, а „кашка”, не „суп”, а „супчик”, не „помидор”, а „помидорчик”) годится не всегда, ибо уменьшительно-ласкательный суффикс – это детский суффикс, и, характеризуя блюда и их компоненты подобным способом, можно попасть впросак, создав у клиента неправильное представление об их объеме и размерах („супчика” не как аппетитно милого супа, а как маленькой его порции). Что же касается эпитетов и сравнений, то и здесь не все так гладко. Во-первых, казалось бы, такие красивые слова, как „роскошный”, „изумительный”, „нежнейший”, „чудесный”, „изысканный” (а равно и словосочетания того же ряда: „виртуозно приготовленный”, „повышающий жизненный тонус”, „драматургически выдержанный”, „головокружительного вкуса и аромата”, „исключительной красоты” – и, если идти еще дальше, откровенно рекламные зазывалочки: „отменная вкуснотища”, „невообразимое объедение”, „слюнки текут” или даже „Спешите попробовать!” и „Извольте откушать!”), когда их чересчур много в названии каждого блюда, девальвируют друг друга, вызывая у посетителя законное недоверие к тому, что ему предлагают»;

– «Гламурный дискурс и сам по себе чрезвычайно слащав и однообразен, а в концентрированном виде представляет собой донельзя вязкую приторную массу, которую, попробовав на вкус, тут же хочется исторгнуть из себя. К тому же – снова – любая навязчивость рефлекторно вызывает мысль, что тебя разводят» [4].