Саша Ильин - Виражи судьбы. Избранные очерки и стихи

Я почти не плакал. Даже когда оставался совсем один среди чужих людей в больничной палате. Даже когда было очень тоскливо и грустно. Ведь со мной были мои «другие миры». Со мной были звезды, которые уже тогда завораживали меня и, казалось, манили за собой в неведомые загадочные дали. И уже тогда я как будто что-то решил для себя, как будто чего-то ждал и на что-то надеялся. Ведь мне не нужно было слишком много, я хотел быть просто таким же, как все, хотел играть с мальчишками, дружить с девчонками. Хотел, чтобы никто не смотрел на меня с жалостью.

Но к этой мечте лежал долгий и трудный путь. После нескольких лет болезненного лечения, после нескольких операций я стал по чуть-чуть вставать на ноги и с трудом передвигаться на костылях. Мне уже было 8 лет, пора было идти в школу. И с этого момента начался новый период моей жизни: меня ждал интернат.

Обычно к этому слову относятся как-то настороженно и неодобрительно. Отдать своего ребенка в интернат – сейчас это даже звучит как-то нехорошо. Но тогда, в те далекие (почему-то кажется, что очень далекие) годы все было иначе, и именно интернат подарил мне то, о чем я мечтал.

Это был особый мир, своеобразный островок детства в бушующем море действительности. Но это был остров покалеченного детства! Длинные светлые коридоры большого двухэтажного здания редко шумели от детского гомона, топота и смеха, даже на больших переменах. Случайно забредший сюда человек мог содрогнуться от жалости, увидев неулыбчивых, настороженных мальчишек и девчонок, обездвиженных и зачастую обезображенных болезнью и обездоленностью, лишенных родительского тепла и любви.

Однако мы сами не замечали этого. Костыли, коляски, неработающие руки и ноги, – все это меня не могло удивить, после всех больниц и операций. Но зато удивило другое.

Я помню, как сейчас: был теплый последний день августа, когда мы с мамой приехали в школу, как я тогда думал, в первый класс! Радостное волнение от предчувствия чего-то нового наполняло меня, казалось, до самой макушки. Разбираясь с документами, мама оставила меня на скамейке, где сидел долговязый парнишка с рыжим щенком. Я машинально сжался, думая, что сейчас он посмотрит косо и скажет что-нибудь обидное, как бывало в больницах. Но он лишь сказал: «Привет! Хочешь погладить Рэма?» И я даже не заметил тогда, что щенок Рэм сидит у него вовсе не в ногах. Ног у мальчика не было…

Потом я оказался в большой светлой палате с огромными окнами, которые меня тоже удивили: в больницах окна совсем не такие. И ребята в палате вдруг почему-то сразу столпились вокруг меня и… стали знакомиться! А один – Егорка – разглядел в моей сумке кубик-рубик и улыбнулся:

– Умеешь собирать?

– Только одну сторону.

– А хочешь, все научу?

С тех пор мы с Егором не расставались. И с Сережкой, и с Юриком, и с другими ребятами, которые оказались моими одноклассниками и… самыми лучшими друзьями с первого класса и до самого выпускного. Может быть, мне просто повезло, что я попал в такой класс – самый лучший. И что учительница у нас тоже оказалась самая лучшая. Учившая нас не только азбуке, счету и азам самых начальных предметов, но и дружбе, взаимопомощи, честности, отзывчивости. Мария Степановна, наша первая учительница, – разве ее забудешь! И ее первый урок…

Класс оказался такой же светлый, с огромными окнами, как и палата. И мне поначалу было страшно: вдруг меня спросят о чем-то, а я – не отвечу! И я старался сидеть тихо, как мышка, на самом последнем ряду, старательно складывая руки как на картинках из букваря, которые разглядывал раньше дома. Но отсидеться незамеченным в первый урок мне все же не удалось. Рассказывая о чем-то, Мария Степановна вдруг сходу спросила:

Нижне-Ломовский детский дом-интернат, 1991 г.

Автор – в третьем ряду справа (в очках).

– Ребята, как вы думаете, что нарисовано на этой картинке в Букваре?

Ребята охотно отвечали:

– Доска!

– Парты!

– Мальчики и девочки!..

Так очередь дошла до самого последнего – до меня. И тут я… словно онемел.

– Саша, не бойся, смелее, – подбадривала учительница. – Что нарисовано на картинке? Просто скажи, как ты думаешь, и все.

Но я никак не мог сказать. Потому что мне хотелось сказать что-то другое, а этого никто не говорил. И внутри меня все сжималось и леденело: сейчас скажу самое глупое… Наконец, сдавленный звоном растущей тишины и ожидания, я все-таки выдавил из себя:

– Здесь нарисован… класс…

Мария Степановна помолчала немного, а потом произнесла:

– Мо-ло-ток!

Я не знал, что это означает: «молоток». И подумал, что я, наверное, тупой как молоток. Все сказали по-другому, нормально, а я… Лишь много лет спустя я узнал, что после урока Мария Степановна подошла к моей маме, которая ждала меня у окна напротив класса, и сказала: «Ваш сын – самый умный в этой группе».

Но я вовсе не считал себя самым умным, хотя и стал с первого же класса круглым отличником. Егорка мне казался умнее: он тоже стал отличником, но он еще и кубик-рубик научил меня собирать, и в шахматы научил играть, а мне его и учить было нечему. Я с охотой и интересом учился, мне все давалась легко, но я вовсе не стремился к хорошим оценкам. Для меня гораздо важнее было другое: у меня теперь есть друзья!

О, как мы жили, как дружили! Как не спали допоздна, обсуждая и придумывая какие-то истории и приключения («Четвертая палата, вы опять не спите! Да что же за дети-то такие попались…»)! Как целым классом, сбегая с уроков, встречали друг друга после каникул! Как были юны, дерзки и наивны, как спорили с учителями, и в то же время могли им доверять самое сокровенное, зная, что они поймут, поддержат, подскажут. Наверное, мне просто повезло, что я попал именно в такой интернат и именно в такой класс. Легендарный был класс, яркий.

Это была жизнь, какой я не ведал доселе, но о которой мечтал. Обычная детская жизнь, со своими радостями и горестями. Школа, увлечения, друзья. Только без мамы. Без домашней вкусной еды, теплой красивой одежды. С противными «банными днями» вместо домашней ванны. С нянечками и воспитательницами вместо родителей.

Не все в этой жизни было легко, не все – гладко. Интернат – не мама: может и недокормить, и недогреть. Холодные зимние ночи под тонким одеялом, постоянное недоедание и скитания по палатам в поисках недоеденного кем-нибудь кусочка хлеба, бесцеремонное поведение нянечек, – все это было для нас обыденностью. Но после каждых каникул я все равно стремился именно туда: в мой родной интернат, и только там был счастлив! Потому что только там меня ждали настоящие друзья. Потому что только там я был не лишним, а своим, нужным, и мои костыли не имели при этом никакого значения!