С. Калабалин - Педагогическое наследие Калабалиных. Книга 1. С.А. Калабалин

Антон Семёнович показывал уважение к людям, и во мне он, прежде всего, увидел человека, и этим поднял во мне человеческое достоинство. Конечно, тогда мне это было непонятно. Я был так далек от всяких тонкостей, на мне была кожа, как на бегемоте, а душа была покрыта струпьями красоты…

В колонию я прибыл пятым по счету. Когда я рассказывал ребятам о моей первое встрече с Антоном Семеновичем и о его поведении, и когда я сказал Гришке Супруну, что Антон Семенович на меня странно влияет, и что я его, вероятно, чувствую в своем сердце, тот мне на это ответил:

– Да, ведь, Антон Семенович колдун.

На самом же деле это был живейший, умневший, энергичнейший человек, Человек с большой буквы.

Одно время Антон Семенович и ел, и спал с нами, потому что его комната не была готова. Он делил с нами все невзгоды и тягости 20-х гг., годов чрезвычайных событий и оскорбительного голода. Мы никогда не видели, чтобы Антон Семенович находился в состоянии покоя. Он был все время в состоянии напряжения, легко переходил из одного состояния в другое, от рабочего к гневному, к радости, к заразительному смеху, а затем вновь к суровой жестокости.

Сам Антон Семенович также принимал участие в тех воинствующих играх, о которых говорится в «Педагогической поэме». Мы проводили эти игры в радиусе до 30 км вокруг колонии, и Антон Семенович всегда бывал руководителем в этих играх. Он возглавлял тот или иной лагерь, а я, почти всегда, возглавлял другую, противоположную партию. Мы выходили далеко за пределы колонии, в естественные условия, в условия преодоления трудностей, причем Антон Семенович, такими педагогическими путями, лепил из нас настоящих людей и каленым железом вытравливал из нас пороки, которых мы нахватались за годы гражданской войны. Лепил он нас чудесной лепкой и наделил нас рядом живых человеческих достоинств. Как видите, я оправдываю характеристику, данную мне Антоном Семеновичем, и остаюсь неисправимым кокетом.

Многие педагоги, даже тех лет, упрекали Антона Семеновича:

– Как вы можете в ваших играх допускать даже лишение пищи своих питомцев?

– А у нас игры проходили таким образом: одна из партий уходила из колонии часа в 4 утра и занимала оборонительною позицию, пряча свое знамя; другая партия выступала позднее. Но и той, и другой партии в 2 часа на двух различных подводах каптёры возили пищу. Борща обычно не варили, но зато давали котлеты, да таких размеров, что их бы хватило на весь Запорожский Курень. Но наши ребята обладали нечеловеческим аппетитом, съедали по две котлеты и с удовольствием частенько улепетывали двойные порции пищи, захваченные у вражеского лагеря, в то время как другая партия оставалась ни с чем. В связи с этим некоторые педагоги занимали воинственную позицию по адресу Антона Семёновича и бросали в его направление такие стрелы, что он подчас едва уклонялся от них. А я даже не с педагогической, а с общечеловеческой точки зрения считаю, что очень полезно заставить человека терпеть и самому преодолевать трудности и добиваться того, что ему нужно. Не нужно оберегать человека от дурного влияния, но нужно воспитывать в нем способность преодолевать затруднения и различную заразу, в том числе и социальную. У Макаренко это здорово получалось, причем это он делал не в порядке наказания, а в естественных условиях, в рабочем порядке.

Может быть, такой случай: сидит семья в 12 человек и ждет обеда. Сидят с хорошим настроением, может быть пришли из бани, хорошо помывшись, может быть, в преферансик удачно сыграли. Сидят и ждут хорошего обеда с пирогом, курочкой. И вдруг что-то случилось, и мама испортила обед, что же ее за это растерзать надо. Можно остаться и без обеда и нужно так воспитать человека, чтобы он не падал в обморок и не устраивал из-за этого истерику.

Я уже говорил, что и по внешним признакам Антон Семёнович был настоящим педагогом-воспитателем, что все у него было эстетически красиво. Я вспоминаю такой пример. Еще до 1930 года, когда мы в первый раз повезли колонию в крымский поход Севастополь – Ялта, я тогда впервые после 10 лет неразлучной жизни с Антоном Семеновичем, увидел его купающимся. Это было на Черном море, при двух свидетелях (двух скал – «Монах» и «Дива»). Я думал, что Антон Семенович боится воды, что он никогда не купается, и вдруг вижу, что прекрасно плавает. Когда я спросил:

– Почему Вы никогда с нами не купаетесь.

Он ответил:

– Дело в том, что педагог не должен никогда показывать себя во всех своих бытовых подробностях. Когда ты купаешься с приятелями, они видят твою атлетическою фигуру, загорелое тело, а вот я, когда все закрыто галифе с тужуркой, еще ничего, а вот в голом виде и ключицы у меня не совершенные, и колени острые. Если бы хлопцы увидели, то стали бы надо мною смеяться. Эстетическая ограниченность может быть, а бытовая откровенность к хорошему не приводит.

Антон Семенович никогда с нами вместе не кушал, хотя во время торжественных собраний и за обедом сидел с нами, но ел он как-то, я бы сказал, шутя. Вообще говоря, он исключительно мало ел и говорил, что те, кто много кушают, обычно, глупеют. Может быть, это была шутка, но, во всяком случае, я тоже стараюсь кушать как можно меньше. Он говорил нам:

– Есть люди такого сорта, которые кушают, обрызгивая слюной напротив сидящего товарища, а другие чавкают, как чавкает старая калоша в грязи, а иной так тянет макаронину, что она висит у него изо рта. Как может педагог иметь авторитет у своих воспитанников, если они видят, как он не красиво ест.

Был у нас такой случай потери авторитета. Здесь сидит один из моих бывших воспитанников из Московского детского дома. Он, может быть, вспомнит нашего учителя математики Давыдова. Этот Давыдов иногда дежурил по детскому дому с 6 часов утра до 11 вечера. В этот день он домой не ходил, а кушал в столовой. Пользовался этот Давыдов хорошим, деловым авторитетом: он знал математику, в совершенстве играл в шахматы, и вдруг, однажды, он мне заявил:

– Под меня кто-то подкапывается. Я был самым любимым учителем среди ребят, мое слово было для них законом, а сейчас я чувствую что-то не то.

Стал я наблюдать за этим учителем и понял, что он свой авторитет просто «проел». Авторитет не покупается за деньги и не выдается в качестве обязательной нагрузки студентам: вот вам диплом, а вот вам 7 килограмм авторитета. Авторитет – это такая вещь, которая приобретается неизвестно когда, своей личностью, своим отношением к делу, к вещам, к людям, к труду. Может быть, несовершенный внешний вид, и в то же время можно казаться обаятельным и привлекать к себе своим сердцем, своей душой, трудовой страстью и умением. А, если что-нибудь педагог не умеет делать и скажет ребятам:

– Ребята я не умею, может быть, вы меня научите.