Коллектив авторов - Традиции & Авангард. №1 (8) 2021 г.

– Не-ет, с прямыми давай. – Зорик наклонился, быстрым движением просунул одну руку Леле под мышку и крепко обхватил за талию, а другой распрямил и приподнял ее ноги, держа их чуть ниже колен. – Вот так должно быть! Поняла?

Он держал ее так крепко, что Леля могла бы и не упираться больше в спинки стульев. Она видела его затылок и чувствовала, что щекой он касается ее груди.

– Доржиев, это что за вертеп вы тут устроили?!

Зорик осторожно вернул Лелины ноги на пол и оглянулся. Медсестра Лена стремительным шагом приближалась к посту, и ее большая грудь подпрыгивала в такт цокоту невысоких каблучков.

– Совсем с ума посходили! Быстро по палатам все!

Светка прыснула в кулак из-за Лениной спины, Леля пискнула: «Извините», а Зорик, подняв вверх ладони, примирительно попятился: «Все, все, мы больше не будем». Леля видела, как скачут лукавые искорки в его глазах, а на щеках снова мелькнули ямочки.

– И стулья на место поставь! – продолжала негодовать Лена, но девчонки уже скрылись в своей палате.

Бабушку Евдокию Кирилловну выписали накануне, и, пользуясь тем, что кровать у окна пустует, Светка предложила:

– Давайте я ненадолго форточку открою. Никого не продует? Там солнышко такое, немножко воздуха пустим.

Никто не возражал, и Светка, легко взобравшись на подоконник, отодвинула тугую защелку и распахнула одну за другой маленькие створки. В палате сразу запахло весной. Много лет спустя, став взрослой и объездив полмира, Леля поняла, что нигде и никогда больше не встречала она такой ароматной весны, как в Забайкалье. Улан-Удэ окружали сопки, поросшие хвойными лесами, и от первых же теплых лучиков солнца кедры и сосны, пихты и ели оживали, начинали понемногу просыпаться и потягиваться, пуская по жилам своих стройных стволов и гибких веток тягучие смоляные соки, а воздух над городом наполнялся горьковатым и пьяным ароматом тайги. До набухших почек, буйной пены яблонь и черемухи было еще очень далеко, зато сугробы вдоль дорог уже понемногу начинали чернеть, а в тех местах, куда солнце доставало целый день, показался асфальт.

Кровать у стены с Лелиной стороны тоже непривычно пустовала: наконец отпустили домой Баирму с Аюной, и всем стало немного грустно без маленькой «дочери полка», с которой уже кто только не понянчился в последние дни. Малышке сняли повязку, под которой обнаружились смешные, торчавшие во все стороны черные волосенки. А сама она, почувствовав себя здоровой, взялась исследовать палату. Отпихивая от себя с недовольным визгом мамины руки, она с невероятной скоростью носилась по полу на четвереньках и, добравшись до ближайшей кровати, вставала, держась за простыню, и, громко сопя, начинала карабкаться наверх. Баирма стояла рядом, готовая подхватить дочку в любой момент, но Аюна, ухватившись крепкими ручками за спинку кровати, к всеобщему умилению брала высоту сама и усаживалась на чужой кровати с торжествующей улыбкой, как Карлсон на крыше.

Эту весну Леля ждала с нетерпением. Во-первых, папа достанет из кладовки в подвале новый велосипед, который ей подарили зимой на день рождения. А во-вторых, Леле не терпелось надеть свою новую, жутко модную импортную куртку. Кто-то из сотрудников маминой редакции привез ее своей жене с БАМа. Там, если повезет, можно было купить хорошие импортные вещи и даже джинсы. Куртка оказалась жене тесновата, и мама быстренько купила ее для Лели.

Светка тоже ждала весну, и причина у нее была одна – из армии должен был вернуться Вован, и летом они планировали пожениться. Леля думала о том, что Светка не намного ее старше, и неужели совсем скоро Леля тоже выйдет замуж? И будет носить на безымянном пальце тоненькое золотое обручальное кольцо? И готовить мужу обеды? Да, конечно, она выйдет замуж, только не так скоро, как Светка, а после института. Или вообще когда-нибудь потом.

Вечером в столовой Зоригто подмигнул Светке и Леле и сел за стол к своим. Мужская компания после выписок тоже слегка поредела. Ужин на этот раз был царский – макароны с тушенкой. Видимо, в порядке компенсации за вчерашний минтай. Мужчины, как всегда, посмеивались и подтрунивали друг над другом, и Леле было странно видеть, что Зорик сидит, навалившись на стол и загораживая локтями тарелку от соседей.

– Странно, да? – сказала она вслух. – Сидит в обороне, как будто у него тарелку сейчас отберут…

– Ты про Зорика? – усмехнулась Светка.

Леля кивнула.

– Они после армии все так едят и сметают все в одну секунду. У меня брат, когда из армии вернулся, ему мама положить не успевала – уже ничего нету. Пока она не наорала на него, чтоб сам себе готовил, если жрет как овчарка.

– Ты на своего Вована тоже орать будешь?

– Посмотрим, – улыбнулась Светка. – Он у меня интеллигент. Не знаю, откуда это у него, но вот ему надо, чтоб все красиво было – чашечки, салфеточки.

– А ты готовить умеешь?

– А чего там уметь! Яичницу, супчик, картошки на сале нажарить. А знаешь, какие мы позы дома лепим? Во! – Светка сложила чашечкой обе ладони. – Сочные! Любишь позы?

– Конечно. Я вообще поесть люблю.

Мама и бабушка навещали Лелю по очереди, через день, и приносили то куриный бульон, то домашние пирожки, чтобы Леля не оголодала на больничных харчах. Папа передавал приветы и говорил, чтобы она скорее выздоравливала, пока их лыжня не растаяла. Леля и не рассчитывала, что он будет приходить к ней в больницу сам. Это было бы для него слишком сентиментально, да и потом, не так уж она, в конце концов, больна. Уроки Леля забросила, решила, что догонит потом, зато вперемешку с «Темными аллеями» честно прочитала «Молодую гвардию». Она ужасно соскучилась по девчонкам, по Иришке, которая приходила к ней пару раз и рассказала, что они с Игорьком сходили в кино и он проводил ее до дома, а потом они зашли в подъезд и там целовались. И Игорек не хотел уходить, но ему надо было бежать, потому что увольнительная заканчивалась. В больнице Леля соскучилась даже по пианино и, конечно, не могла дождаться, когда придет в бассейн. Она представляла себе, как вдохнет знакомый резкий запах хлорки, встанет на тумбочку, скрутится в пружинку, коснувшись пальцами стоп, а потом стремительно, как стрела из лука, рванет вперед, слегка зависнув в полете, и вонзится всем телом в прохладную голубую, разделенную на кафельные клеточки воду.

Леля стояла у зеркала в умывалке и ждала, пока вода в горячем кране станет хоть чуть-чуть теплой. Перед отбоем все разбредались по своим палатам, и в отделении стояла мертвая тишина. Леля выдавила на щетку белую гусеничку пасты и принялась чистить зубы, держа пальцы левой руки под струей. Вода почему-то так и не потеплела. Леля умылась, вытерла лицо вафельным полотенцем, собрала волосы в высокий хвост. Она уже не была такой бледной, или, как говорила мама, такой зеленой, как первые дни в больнице. Даже отражавшиеся в зеркале истошно-зеленые стены умывалки не могли испортить впечатления: от прохладной воды щеки порозовели, а белки карих глаз – Леля наклонилась вперед и вытянула шею, чтобы рассмотреть поближе, – были отчетливо-голубыми. Она отстранилась и глянула на себя искоса, как Зинаида Серебрякова на своем автопортрете. Густые, тяжелые волосы, яркие карие глаза. Леля любила дома листать альбом с репродукциями ее картин.