Коллектив авторов - Традиции & Авангард. №1 (8) 2021 г.

Наутро Леля проснулась оттого, что в палату вошли сразу две медсестры и доктор, Александр Цыренович. Сначала она вообще не поняла, где находится, но тут же вспомнила весь вчерашний день и как они, лежа рядышком, шептались перед сном со Светкой. И что никто не делал им замечаний, потому что в сравнении с храпом Евдокии Кирилловны и плачем Аюны их болтовня была сущей ерундой.

– Что-то случилось? – спросила она свою восседавшую на уже застеленной кровати и вполне бодрую подружку.

– Ничего не случилось, это же обход! Всегда так по утрам, – доплетая рыжую косу, отозвалась Светка.

Делегация в белых халатах подходила к каждой кровати, Александр Цыренович задавал женщинам вопросы, что-то говорил сестрам, они записывали.

– А меня когда выписывать? – спросила Светка, после того как врач наклонился, отклеил пластырь от Светкиного виска и, взяв ее голову обеими руками, повертел туда-сюда, рассматривая глаз.

– Скоро-скоро, ты не торопись. Что тебе не лежится-то? Вон подружка у тебя появилась, – улыбнулся он Леле. Затем подошел к ней: – Оля, рассказывай, как себя чувствуешь? Кровь носом не шла? Голова не болит? Чихать не больно?

– Да я не чихаю, – только и нашлась Леля. – Ничего не болит.

– У нас тут одни здоровые лежат, ничего у них не болит, – повернулся Александр Цыренович к медсестре. – На послезавтра повторную процедуру ей запиши. И кислородный коктейль обязательно. Покажешь ей, где брать, – обратился он уже к Светке. – Ты же на кислород ходишь?

– Конечно! – Светка кивнула.

За «кислородом» отправились сразу после завтрака. Манную кашу Леля есть не смогла – рвотный рефлекс срабатывал безотказно. Так что пришлось довольствоваться вареным яйцом с кусочком серого хлеба и сладким чаем с печенюшкой. Краем глаза Леля видела Зорика – он сидел за столом в дальнем углу с мужчинами из своей палаты и не обратил на нее никакого внимания.

– Нам на третий этаж надо подняться, – сказала Светка.

Они вышли из дверей своего отделения и оказались на парадной лестнице. Широкий пролет сменялся двумя узкими справа и слева, а потом снова соединялся в один широкий. Крутые гранитные ступеньки были влажными после уборки и оказались гораздо выше, чем у Лели в подъезде. Она даже запыхалась, пока поднималась.

– Это кардиология, – сказала Светка, добравшись до третьего этажа, – тут сердечники лежат. – Она толкнула дверь отделения. – А нам вот сюда, прям рядом со входом.

Девчонки вошли в уютный кабинет, который, можно сказать, утопал в зелени. С настенных кашпо свисали вьющиеся стебли, на полу стояли кадки с фикусами и чем-то похожим на пальмы. Леля с нежностью относилась к домашним растениям, но не знала ни одного названия, кроме кактуса, и просто глазела по сторонам. Вдоль стены стояли стулья, где нужно было ждать своей очереди. На «кислород» приходили больные из разных отделений, а готовила коктейль медсестра в белом халате. На столе у нее стояла штуковина, похожая на здоровенную непрозрачную колбу, из нее торчала длинная резиновая трубка. В колбе шло какое-то бурление, а из трубки в стакан наливалась белая пена.

Леля уселась на свободный стул и стала разглядывать очередную написанную от руки стенгазету под названием «В движенье – жизнь». На ней были изображены цветными карандашами здоровенные легкие, а столбец текста украшали вырезанные из какого-то журнала картинки с бегущими по морозу лыжниками. Из композиции явно следовало, что для легких полезен лыжный спорт и свежий воздух.

Лелю по выходным брал с собой на лыжную пробежку папа. Поначалу она гналась за ним как могла, и казалось, что сердце вот-вот выскочит у нее вместе с легкими. Лыжи не хотели лететь вперед, а вместо этого то и дело проскальзывали назад. Палки тоже бестолково болтались в руках и норовили соскользнуть вместе с варежками. Но со временем лыжи перестали ехать назад и у Лели стал получаться толчок, почти как у папы. Руки тоже встали на место, четко подхватывая ритм «правая нога – левая рука», как показывал папа. Леля полюбила эти лыжные походы. Сначала они с папой смотрели на градусник за окном, подбирали подходящую к температуре воздуха лыжную мазь. Обычно шла зеленая или синяя, а в морозы посильнее – черная. Потом надевали свитера, куртки, лыжные ботинки с выступами для креплений и шли на речку Уду, которая уже с ноября стояла подо льдом. По чистому снегу вдаль убегала ровная накатанная лыжня. Леле нравилось, что папина спина уже не превращается в неразличимую точку и не исчезает из виду, как раньше, и что она все время видит его, значит, держит темп. Папа никогда не хвалил ее, но, когда они возвращались домой, по его веселому взгляду, по голосу было понятно, что он доволен и лыжами, и дочкой. А черные папины усы и борода были совершенно белыми – все в инее и в крупных, как хрустальные бусины, блестящих сосульках…

Кислородный коктейль оказался чуть сладковатой пеной с легкой кислинкой. Есть ее было весело и удивительно. Как будто тебе в стакан набрали пены из ванны и оказалось, что она – полезная! Леля очень любила, когда бабушка в детстве делала ей ванну с большими клубами белой пены. Пена получалась из специального шампуня под названием «Бадусан». Он был ярко-зеленого цвета, и когда бабушка наливала его в крышечку от бутылки и подставляла под струю воды, чтобы пенные облака были пышнее, Леля, стоя в ванне, визжала: «Зеленка! Зеленка!» – поджимала ноги и делала вид, что боится, как будто зеленка будет жечь. И обе они смеялись.

Больничная жизнь оказалась удивительной. Процедур было совсем немного – обход, кислород, физиокабинет, таблетки и уколы. Уколов Леля не боялась совсем. Точнее, боялась, конечно, но вела себя так, как будто ей все равно. Главный фокус был в том, чтобы перед самым уколом не напрягать мышцы от страха, тогда и правда получалось не так уж больно, а Леля чувствовала себя героем. В остальном же заняться было нечем – выпав из круговорота школы, музыкалки, тренировок в бассейне, каждодневного часового минимума на пианино и домашних дел вроде мытья посуды, Леля оказалась в удивительном пространстве, где можно ничего не делать и тебе за это ничего не будет. Вот так, посреди бела дня, можно взять и открыть художественную книжку не по программе. Или вообще вдруг начать вязать! Но обстановка оказалась еще бесшабашнее – днем, после обеда, Светка достала карты:

– Будешь в дурака?

Сдали, сидя по-турецки на своих кроватях. Но тут Тамара Александровна, соседка со стороны Светкиной кровати, предложила сыграть на троих. Втроем, конечно, было веселее – пересели за стол. Тамару Александровну Леля сразу приметила по стильным очкам, у которых не было оправы, а стеклышки крепились наверху крошечными винтиками к тоненькой золотой дужке. Свои пышные от природы волосы она красила в каштановый с красным отливом цвет «махагон», носила поверх черного свитера оливковый шелковый халат и читала сборник Жоржа Сименона «И все-таки орешник зеленеет», закладывая страницы красивой покупной закладкой с гладиолусами. Леля знала это издание в уютном сером переплете: точно такое же стояло у них дома на полке в одном из книжных стеллажей. Дома у Лели была огромная библиотека, и маленькой она любила подолгу рассматривать корешки взрослых, еще не прочитанных книг. Андре Моруа, Жорж Санд, Анри Мальро, Гюстав Флобер, Томас Манн, Джон Голсуорси, Джон Стейнбек… Закрыв глаза, Леля могла наизусть вспомнить так, по корешкам, несколько полок. Тамара Александровна преподавала русский язык в пединституте и при этом оказалась веселой и заводной картежницей. Лихо отбиваясь, она сыпала прибаутками: «В картишки нет братишки», «Два валета и вот это» и даже «Бубей – хоть хреном бей». Леля только диву давалась.