Алексей Болотников - Тесинская пастораль. №8

«Рыбак рыбака видит издалека». Поговорка эта поразительно точна, как в иносказательном, так и в дословном понимании.

…Не мог Грибанов Дмитрий Алексеевич знать о том, что детство моё, как и у большинства минусинских ребятишек послевоенных годов рождения, прошло на речках Минусинке, Протоке, да близлежащих прудах и озерах. Едва научившись ходить, хлюпались в Минусинке. Чуть подросли, всё лето из Протоки не вылезали. Накупавшись до посинения, до «гусиной кожи», загорали на горячем песке и камешках. Конечно же, рыбачили.

С Толиком Кечиным, годком, соседом со второго этажа дома 57 по улице Гоголя, вставали в четыре утра, подхватывали с террасы удочки, заранее припасённых червей, мух, кузнечиков, и шли на наш взвоз, что лежал вдоль по улице Крестьянской. Если там стояли, причаленные к берегу плоты, рыбачили с них, если нет, то стояли по колено в воде, чтобы дальше забросить наживку. Шли до Минусинки, перебродили через неё. За поплавками шли дальше, до спасательной станции, до пристани, где рыбачили с полузатопленных барж, в Артюховой роще, излюбленном рыбацком месте начальника ГАИ Артюха, известного нам по прозвищу «Петя Нос». В районе мясокомбината ловились здоровенные пескари, у Красного Креста рыбачили со скалы. Либо, перейдя Протоку по деревянному мосту, от мебельной фабрики шли по течению до элеватора, где с транспортёров грузили баржи и паузки зерном, и там случалось уловить крупных тугунов, ельцов, подъязков и даже хариуса, а то и ленка. Перебредя на другую сторону, лакомились черемухой и боярышником. Ходили на Заливные Луга, где вода хорошо прогрелась на мелководье и в травку заходила рыба, а когда вода возвращалась в русло, часть глупой мелочи да и зазевавшиеся щуки с окунями не скатывались в реку, оставаясь в лужах, и доставаясь ребятишкам, птицам да зверушкам. Неводили старыми марлевыми, или тюлевыми занавесками. Что покрупнее – в улов, а мелочь отпускали в протоку, по наитию понимая нужность спасения рыбной молоди.

С Заливных Лугов шли через бор, где набирали маслят, сыроежек и рыжиков. Был и сырой груздь. Забредали в сад Бедро, да и в тюремный наведывались – поживиться ранеткой. Матери наши, зашивая вечером дыры на штанишках, удивлялись: «И как это они на порточных задницах дыр понаделали, с каких горок летом катаются?»

Когда доросли до езды на взрослых велосипедах – под рамкой, а позже, намотав фуфайку вместо беседки, и на рамке – открылись нам и Селиванихинские просторы. Ездили с ночёвкой на острова, за вторую или третью дамбу, откуда помимо рыбы привозили по кирзовой сумке щавеля, по бидону черемухи, смородины, или шиповника.

Что нам стоило закатиться на Подхолодное или Клоповку, где рядом с прудами были ещё и огуречные поля? К карасям – ещё и огурцы в придачу. Да какие огурцы! Прекрасные, сочные и хрусткие минусинские огурцы, которых урождалось великое множество. И сторожа на поле не было. Подъезжал иногда на лошади объездчик: «Вы, пацаны, ночью-то не лазьте на поле, плети не топчите, а коль надо, посветлу ходите, да аккуратно набирайте». У нас и азарт к ночному разбою улетучивался, тем паче, дома у каждого грядка с огурцами была, но нам почему-то колхозные вкуснее казались.

И на Джойке и Барнаулке, Солдатовом и Просвирке, везде остались следы наших «великов», но лучше Протоки ничего не было. Ценили мы её выше даже пионерского лагеря.

Отправили меня на второй сезон на Селиваниху, а Толика – на Кызыкуль. Неделя прошла, приехали родители проведать, я стал проситься домой. Отец спрашивает: «Что, кормят плохо?».

– Хорошо кормят, дают компот, сгущенку, на полдник даже хлеб с маслом, или джемом.

– Не обижают? – мать спрашивает.

– Все знакомые да друзья, не обижают.

– В чем же дело?

– Купаться нельзя. По колено разрешили в воду зайти. Рыбачить тоже нельзя, с нашего отряда один убежал домой.

Отец матери говорит: «Да, Томочка, воля-то вольная, Протока с Минусинкой слаще сгущёнки. Забирай его, повезём домой».

Толик Кечин на Кызыкуле десять дней отмучился, привезли и его. «Хорошо там, – рассказывает, – и кормят, и подарки, а не отойдешь никуда, ни покупаться, ни порыбачить. Пошли червей копать, а завтра с утра на протоку». И родители отпускали нас одних с ночёвкой, без боязни. Случаев зверств по отношению к детям в те времена не было.

Ночевали как-то раз с Толиком на острове Кузьминском, что за третьей дамбой. Утром солнышко уж пригрело, клёв кончился, мы собирали в сумки щавель – на варенье да пирожки. Подошёл мужик, спросил:

– Не надо ершей?.

– Как же, конечно, надо.

– Вот сеть, выбирайте. Если всех выберете, то – рубль в придачу, на конфеты. «Вот тебе, раз!» – думаем с Толиком, – «повезло нам, однако же». Смотрим, ершей в сети видимо-невидимо. Стали выпутывать их, по полсотни штук – вгорячах – и выпутали. Все руки себе искололи. Слизь у ерша вредная, руки наши распухли, как перчатки боксерские. «Придётся, – говорит мужик, – сеть в бачке над костром вываривать, а иначе никак: выбросить жалко, сеть хорошая». Без рубля, но довольные, мы вернулись домой. Бабушка ухи наварила, и с омлетом сковороду нажарила, и ещё осталось. А мама Толика умудрилась шпроты из ершей изготовить: обстригла колючки старыми ножницами, да часов пять в русской печке томила, в постном масле. А руки наши смазали гусиным жиром, опухоль сошла.

Увлечение наше не иссякло и в ту пору, когда мы подросли. Учились в старших классах, и в парк, на танцы, уже бегали, а про рыбалку не забывали. Среди минусинцев рыбалка считалась престижным занятием. Профсоюзы организовывали выезды своих работников для рыбной ловки, сбора ягод, грибов. Поездки были бесплатными, они сплачивали и оздоравливали коллективы, ибо хвастались не количеством выпитого спиртного, а уловом.

Любовь к рыбалке и симпатия к людям, увлечённым этим занятием, органично вошли в меня с детства.

В мае 1976 года в мой следственный кабинет, находившийся в пристройке, рядом с центральным зданием милиции, на берегу Протоки, доставили мужчину по подозрению в спекуляции (была такая статья в прежнем уголовном кодексе, предусматривающая наказание за скупку и перепродажу в целях наживы). Внесли мне в кабинет вместе с материалом и объемистые плетёные корзины из лозы, доверху наполненные крупными свежими ельцами, которыми «спекулировал» этот человек, продавая их по 1,5 рубля на улице Ленина, возле «Двадцатого магазина». Следственный кабинет в казенном доме не располагает к приятным знакомствам с продолжением, носят они официальный протокольный характер, однако, нет правил без исключений. Бывает, случайное, казалось бы, знакомство перерастает в долголетнюю дружбу.