Тамара Иванкова - Сага о Тамаре

– А как родичи поживают? – я рассматриваю хмурого дядю Андрея и прищурившегося дядю Хрисанфа, стоящих у гроба бабушки.

Мама вздыхает:

– Не хочу даже рассказывать. Я снова на братьев обиделась. И между собой они ссорятся. Хорошо, что мы во Львов уехали. Нет с ними рядом спокойной жизни…

– Мама, а в каком году сделано это фото?

На фотографии из детского сада около двадцати детишек в одинаковых черных шортиках и юбочках, в белых рубашечках. На голове – будёновки с большими красными звездами, дети аккуратно ручки поскладывали. Как это красиво и правильно, что детей сразу к порядку приучают, с детства! И за спиной на стене огромный портрет Сталина. Патриотические песни и слова, единство и подъем. «Артиллеристы, Сталин дал приказ!» – почему-то возникает у меня в голове призыв.

– Посчитай. Там тебе три года. Значит, 1936-й. Тогда в детсаду все было казенное. Приходишь и переодеваешь, своя одежда в шкафчике остается. Все дети одинаковые. И стричься коротко заставляли. Чтобы вшей не было.

– Правильно! Строй, порядок, дисциплина – и в пионерской организации, и в комсомоле пригодится! Мам, мне так нравится, когда мы с транспарантами и флагами мимо трибун шагаем на 1 Мая, оркестр играет, и все кричат «УРААА!» Физкультурники пирамиды делают, движения четкие, отрепетированные!

– Как экзамены? Сдала?

– Еще не все. А на этой фотографии наш девятый класс зимой. Смотри, у Элеоноры эту шубу овчарка порвала.

Мама рассматривает фото:

– Что же тебя, дочечка, фотограф на колени поставил? Все девицы стоят в ряд сзади, в шубах да пальто новых, а тебя выставили вперед, как на посмешище? Смотри, видно рукава и передняя планка, потертые до подкладки!

– Да какое это имеет значение? Зато я… учусь хорошо! Почему на коленях? Так все бежали, толкались, становились фотографироваться, чтобы рядом с учительницей и директором быть, подлизы! Я не собиралась их расталкивать! А потом места не хватило, они меня заставили на колени стать, чтобы их не закрывала. Да что ты плачешь опять? У нашей страны светлое будущее, и у меня вся жизнь впереди! Подумаешь, пальто старое.

Через две недели маме дали оздоровительную путевку на базу отдыха железнодорожников недалеко от города.

– Вот что значит, ведомственные льготы, – радовалась она. – И жилье, и поликлиника, и дом отдыха! В ведомственной школе и учителя лучше, потому что зарплата выше. И проезд у меня бесплатный на железной дороге два раза в год.

Собрав в тот же чемоданчик свои вещи, она уехала, поручив присматривать за мной соседке, тете Ире.

Сданы все экзамены, и впереди целое замечательное лето!

– Лида, знаешь, что я подумала? У нас во Львове 13 кинотеатров…

– 15, – Лида перебивает меня.

– Да? Не знала. Тем более! Надо составить график посещений, чтобы ничего не пропустить. И еще ТЮЗ, театр Музкомедии, оперный и драматический, у меня не хватает пальцев!

Расставшись с подружкой, я поднимаюсь по лестнице и натыкаюсь на парня. Его лицо мне кажется знакомым. Да, это Володя! Он всегда подписывает многочисленные письма бодро-официально: «С комсомольским приветом! Владимир». Топорщится белобрысый ежик волос, на кукольно-красивом лице строго сдвинуты четко очерченные белесые брови, губы капризно упрекают:

– Тома! Где ты ходишь?! Я тебя два часа жду!

Мне неловко, что я забыла о его приезде. «Хорошо, что я вечером посуду помыла и вещи прибрала, а то бы мне попало от мамы», – думаю я, открывая входную дверь.

– Когда ты приехал? Надолго? – стараюсь я найти тему для разговора. Что у него в последнем письме было? Чем интересуется? Знаю только, что он в органах работает. Точно помню, я ему про самодеятельность писала, а что он мне? О чем говорить?

– Чай будешь? Мама уехала на неделю, а я могу… макарон сварить… У меня молочная каша есть!

Володя устойчиво располагается на стуле, бесцеремонно разглядывая нашу скромную комнату.

– Макароны? Гы-гы… Давай! Я у сестры позавтракал, потом по делам бегал, жрать хочу, умираю! А может, у тебя настойка какая-то есть?

Он с ухмылкой смотрит на мое недоумение:

– Да ладно, обычно у тетушек всегда боярышник в шкафчике…

Пока в кастрюльке булькает нехитрая еда, из своей комнаты выглядывает соседка тетя Ира:

– Тамара! К тебе ребята пришли? Боря?

– Нет, то есть да… Знакомые… знакомый…

Уминая мисочку переваренных макарон (снова я на одну минутку позже их слила), Володя деловито рассказывает:

– У нас всегда дома сметана и котлеты есть, мать со столовки приносит. И масло.

У меня неожиданно выскакивает:

– Зачем? Зачем приносит?

– Ну, выносит под видом пищевых отходов. Чтобы нас прокормить. Семья большая у нас, я и три сестры. Отец в КГБ служил, погиб на границе в первые дни войны.

Сочувственно киваю:

– А мой отец перед самой Победой. Обидно так!

Он хвастливо продолжает:

– Я с 15 лет в органах работаю! Сначала курьером, потом – по особым поручениям!

И переходит на шепот:

– Я приехал во Львов за назначением, в какой город пошлют – тссс!

Я поддерживаю разговор:

– А я на юриста хочу учиться. Вот через год десять классов закончу и буду поступать.

– Мне не надо учиться! Я и так уже лейтенант! Знаешь, какая у меня работа опасная? Мне майора запросто дадут! У нас главное – физподготовка! Нас тренируют, знаешь, как?! На случай, если придется врага арестовывать. А кто это в дверь звонит? Когда мать приезжает?

Он выскакивает за мной в коридор, когда я открываю дверь Боре, и отстраняет меня:

– Ну-ка, иди в комнату, а мы тут побеседуем!

Мне кажется странной такая бесцеремонность, но он быстро отталкивает Борю за дверь, и мне остается вернуться в комнату. Сбитая с толку таким поворотом, я еще больше удивляюсь, когда он возвращается и с победным видом заявляет:

– Все! Вопрос я решил! Он больше не придет!

Он снова говорит о том, о сем, а я напряженно думаю, что это значит? Что он ему сказал?

Во время затянувшейся паузы в ничего не значащей болтовне, я спрашиваю своего неожиданного гостя:

– Володя, как ты доберешься? Где живет твоя сестра?

– В соборе святого Юра.

– Что?! Как это?

– Там раньше жили монахи, а теперь квартиры сделали. Это на окраине. Трамвай уже не ходит. Я, пожалуй, у тебя останусь. Вот тут, на кресле.

Его утвердительный хлопок по складному креслу заранее отметает отрицательный ответ. Я смотрю в его голубые невыразительные глаза, неуверенно пожимаю плечами, и мелькает растерянная мысль: «Как неудобно! Что мне ему постелить? Наволочка и простынь есть, а пододеяльник я погладить не успела. Правильно мама мне всегда говорит, не ленись! Если наперед какую-то работу сделаешь, никогда не пожалеешь!» В стопке белья в комоде я нахожу другой отглаженный пододеяльник с аккуратно заштопанными дырочками по шву и надеюсь, что он их не заметит…