Светлана Беличева-Семенцева - В России надо жить долго

Да, руководящая роль партии распространялась не только на идеологию, требовавшую неукоснительно следовать учению марксизма-ленинизма, она жестко диктовала правила жизни во всех сферах народного хозяйства, от колхоза до научного института и учреждения культуры. От непослушных, особо инициативных и предприимчивых, пытавшихся игнорировать партийные запреты и ограничения, так или иначе просто избавлялись. И засилие послушной серости вело не только к обнищанию колхозов и крестьянства, но и к вырождению некогда всемирно известных научных школ и творческих коллективов.

Вот как описывает журналист «Огонька» Нонна Черных процесс научного угасания в городе науки Обнинске. В Обнинске летом 1954 года заработала первая в мире атомная электростанция. Коллектив ученых под началом Игоря Васильевича Курчатова научил атом работать в мирных целях. В Обнинск хлынули ученые, начали открываться научно-исследовательские институты и формироваться научные школы. Весь этот расцвет научной жизни в городе науки пришелся на время хрущевской оттепели, когда общество после времени массовых посадок и ГУЛАГа ощутило глоток свободы. Но уже в конце 60-х грянул гром средь ясного неба. Неожиданно был исключен из партии Валерий Павленчук, молодой талантливый сотрудник Физико-энергетического института, секретарь партбюро отдела, работающий над «закрытой темой». Шепотком говорили, что его исключили за связь с Сахаровым и за то, что утверждал, что физика не может быть партийной. Исключение из партии грозило закатом всей научной карьеры. Через полгода после неудачных попыток восстановиться в партии Павленчук умер. А следом из партии исключили редактора популярной городской газеты Михаила Лохвицкого – за то, что посмел явиться на похороны опального Павленчука.

С этого времени начался исход из города крупных ученых, одним из которых оказался Тимофеев-Ресовский, знаменитый Зубр, изображенный в романе Даниила Гранина. А его талантливый ершистый последователь-ученик Жорес Медведев был помещен в психбольницу. Правда, вскоре под давлением научной и творческой интеллигенции его пришлось выпустить. Но нашелся менее скандальный способ освободиться от беспокойного Жореса. Отправили в заграничную командировку и лишили гражданства. Прием испытанный, который потом не раз будет применен и к неугодным писателям, и к не вписывающимся в рамки соцреализма художникам, и к всемирно известной паре артистов – Мстиславу Ростроповичу и Галине Вишневской.

А кто же занимал освободившиеся места заведующих лабораториями и научными секторами после того, как с них были выдавлены крупные ученые, имеющие независимое мнение? А эти места по праву занимали партийные и комсомольские функционеры, научный рост которых, то есть получение ученой степени и соответствующей должности, были заранее распланированы во времени. Понятно, что и содержание науки становилось под стать этим руководящим кадрам. Времена научных открытий были забыты, их вытеснило научное мелкотемье.

Вообще для парткомов НИИ и вузов было довольно привычным делом, используя свои возможности, вставлять палки в колеса в карьерный и научный рост своих коллег и особенно молодых ученых. Причем делать они это любили чужими руками. Однажды в качестве таких рук, которыми гробят чужую научную карьеру, наш партком Тюменского университета, где я работала, попытался использовать меня. Замсекретаря парткома весьма посредственный доцент нашей кафедры педагогики и психологии, что, тем не менее, не мешало ему преуспевать на ниве партийного строительства, суровым голосом приказал мне по телефону «пожестчще» проверить воспитательную работу со студентами кафедры 37-летнего математика, выходящего на защиту докторской. Было понятно, что эта проверка была нужна, чтобы не допустить этого молодого заведующего кафедрой на защиту докторской. Ведь достаточно по результатам проверки заслушать его на партбюро, вынести выговор, и отрицательная характеристика, при которой ученый совет не может принять диссертацию к защите, обеспечена. А заодно побочным эффектом этой проверки было насолить и мне, то есть испортить мои отношения с матфаком, где я читала свою психологию и всегда могла договориться о подмене, когда нужно было поехать на конференцию.

Отказаться от задания парткома проверить воспитательную работу кафедры я, конечно, не могла, но, правда, уточнила у партийного начальника: «А можно не пожестче, а пообъективнее?», чем малость сбила его суровый начальственный тон. Но настроение у меня было унылое, поскольку никакой воспитательной работы со студентами от кафедры, на которой работало пять молодых математиков, я вовсе не ожидала. И напрасно. Напрасно опасалась я, напрасно товарищи из парткома рассчитывали моими руками расправиться с молодым ученым, не выпустив его на защиту докторской, влепив заслуженный выговор за плохую воспитательную работу. На кафедре отвечал за эту работу выпускник Томского университета, круглый отличник, в прошлом секретарь студенческой комсомольской организации своего факультета. Со всей привычной добросовестностью и свойственной математикам скрупулезностью он вел планирование и учет всех мероприятий, которые члены кафедры проводили и в стенах университета, и в студенческом общежитии, и в других общественных местах. И когда я явилась с проверкой, он был искренне рад, что кто-то заинтересовался его работой и работой кафедры. А уж как я была рада, когда готовила положительную справку по итогам своей проверки. Конечно, суровый партийный начальник, требовавший «пожестче» проверить, был искренне разочарован, заслушивание заведующего кафедрой, выходящего на защиту докторской, пришлось отменить, поскольку это заслушивание уже не обещало выговора по партийной линии и срыва защиты. Зато для меня это неприятное партийное задание имело неожиданное и вполне приятное продолжение. С молодым симпатичным выпускником Томского университета, который так скрупулезно планировал и учитывал воспитательную работу, во время моей проверки мы разговорились на разные несвязанные с воспитательной работой темы, ощутили близость душ, задружили, а потом, к полной неожиданности недружелюбного парткома, поженились.

Так что, как говорится, нет правил без исключений: и мне, и нашему соискателю докторской степени с помощью добросовестного выпускника Томского университета удалось ускользнуть от карающей длани всесильных партийных органов. Конечно, мы и наше дело не представляли большой государственной важности и широкого общественного резонанса.

Но недремлющее око партии и ее карающая длань отнюдь не бездействовали и занимались в первую очередь людьми, имеющими всесоюзную, а то и всемирную известность, такими как трижды Герой социалистического труда, лауреат Сталинской и Ленинской премии академик Андрей Дмитриевич Сахаров, знаменитый писатель, будущий лауреат Нобелевской премии Александр Исаевич Солженицын. Академик, один из отцов атомной бомбы, пострадал за инакомыслие, за то, что стал размышлять о мирном сосуществовании и конвергенции, политическом и экономическом взаимопроникновении капитализма и социализма, об интеллектуальной свободе и правах человека. И в 1968 году опубликовал на Западе статью на эту тему «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». Академик от слов перешел к делу, приняв деятельное участие в создании в 1970 году Комитета прав человека, занимающегося помощью политическим заключенным и помещенным в психиатрические больницы по политическим мотивам. Конечно, за такое поведение и образ мысли Сахаров подвергся публичному осуждению, и прежде всего своих коллег, когда в «Правде» в 1973 году было опубликовано осуждающее коллективное письмо, подписанное 40 академиками. Однако были и такие как Дмитрий Сергеевич Лихачев, который отказался подписывать это письмо, после чего он был избит в собственном подъезде неизвестными лицами в масках, а квартира подожжена. Преступники найдены не были, да их никто и не искал. В 1975 году Сахарову была присуждена Нобелевская премия мира, а в 1980 году терпение властей лопнуло. Академика лишили всех наград и отправили в ссылку в закрытый для иностранцев город Нижний Новгород. Но надо отдать должное Академии наук СССР, где большинством голосов отказались лишить Сахарова академического звания. Пришедший к власти Горбачев, объявив гласность и перестройку, в 1986 году отменил ссылку академика, продемонстрировав тем самым свою верность курсу, взятому на демократизацию страны.