Таня Санчес - Парфюмерный гид 2018

Неудивительно, что все французские духи тех лет, созданные в условиях ограниченного бюджета, казались, что называется, смутно знакомыми : родственниками их делали одни и те же материалы, в то время недорогие – салицилаты, сандаловое масло и т. д. В парфюмерии 1950-х активно использовали «полуфабрикаты», так называемые парфюмерные базы, облегчавшие работу парфюмера; как следствие, духи пахли совершенно в ключе своего однообразного, монотонного, заурядного десятилетия – хорошее было время для строительства ГЭС, а вот для женщин не очень. Ароматы 1950-х сидели близко к коже, не отличаясь ни мощью, ни прямолинейностью. Помню, что ребенком я улавливал запах духов лишь в те моменты, когда меня обнимала мама или кто-то из ее подруг. Папа же пользовался лавандовым одеколоном, который едва доживал до последней страницы газеты, купленной вместе с багетом к завтраку. В то время духи были чем-то интимным, намекающим на тесное знакомство с их владельцем. Если человек оставлял за собой душистый шлейф (по-французски sillage, как кильватер – струя, которая остается после идущего судна), это порицалось.

Были, правда, и ароматы-выскочки – в частности, композиции Жермен Селье, неоправданно красивой, модной, вращавшейся в высшем обществе выпускницы химфака, чей смертный грех заключался в том, что родилась она женщиной в Париже, а не мужчиной в Грасе. Селье так сильно действовала на нервы своим коллегам в компании Roure, что специально для нее создали отдельное подразделение, где та была единственной сотрудницей – вдалеке от чувствительных работников мужского пола. Ароматы Селье (Bandit в 1944-м, Vent Vert в 1947-м, Fracas в 1948-м, Jolie Madame в 1953-м) отражают дух довоенной эпохи, и те, что она сделала для Piguet, были любовно восстановлены креативным директором Джо Гарсесом и парфюмером Орельеном Гишаром. Вообще, я понимаю, почему Селье бесила своих коллег, занимавшихся производством «меховых духов» (les parfums de fourrure – так называли теплые, обволакивающие духи с животным оттенком, вдохновленные натуральным мехом. – Прим. пер .), чаще всего из готовых баз, на экспорт. Когда набредаешь на их посредственные творения на блошиных рынках – а в наше время они редки и дороги – и наносишь на руку, они превращаются в старые и блеклые семейные фотокарточки с ажурной кромкой, напоминающие о том, что ваша двоюродная бабушка была очень миловидной, пусть и в совершенно заурядной манере.

В парфюмерию, как и в кино – вспомните «Волшебника страны Оз» 1939 года – цвет пришел из США, и так случилось, что этим цветом стал оттенок загара. Уже в 1920-х Коко Шанель назначила загар, традиционное свидетельство работы в полях, приметой роскоши. Но в послевоенной Франции на пляж в основном выбирались народные массы (в 1936 году правительство Леона Блюма ввело оплачиваемый отпуск для рабочих), а модники снова стали бледными, как актеры театра кабуки. Но американцы эту моду проигнорировали. Они были здоровыми и упитанными, да и Голливуд находился в таком месте, где бегство от солнца превратилось бы в полноценную работу. Американская потребительница духов выглядела крепкой, широкоплечей и загорелой , а большие американские духи 1950-х походили на яркие и теплые отпускные фотографии. Удивительное совпадение или, возможно, намек на существование Бога: содержащийся в нашей коже меланин – полимер, который спонтанно образуется из фенолов, и душистые материалы, определившие звучание американской парфюмерии – гвоздика, бензоин, дубовый мох, – тоже очень фенольные. Парфюмеры Эрнест Шифтан (1903–1976), Джозефин Катапано (1918–2012) и Бернард Чент (1927–1987), работавшие в американской компании IFF (появилась в 1958-м), изобрели свежий парфюмерный стиль, лучшим образцом которого следует считать катапановский Youth Dew, по-прежнему поражающий своей новизной. Бернард Чент, главный парфюмер IFF, пошел еще дальше со своими Cabochard и Aramis, разнояйцевыми близнецами: в обоих на заднем плане слышен сложный фенольный гул различных смол, что-то вроде соуса барбекю вместо классического руй , который французские парфюмеры замешивали на сандале.

Примерно с 1964 года наркотики (в том числе еще одно производное фенолов – мескалин) начали заливать творческие умы радужными волнами, ненадолго освобождая их от оков привычного цветовосприятия. Мир становился прекрасным, но через какое-то время, когда вещество переставало действовать, принимал свой привычный неказистый вид. Недовольство действительностью положило начало движению в среде молодых художников, своего рода упрощенной теории множественности миров: они искали – и находили – новые яркие цвета (акриловые краски, Милтон Глейзер, «Желтая подводная лодка»), новые яркие звуки (модульный синтезатор Роберта Муга, появившийся в 1965 году) и новые яркие запахи. Первым из таких, как ни странно, стало не самое примечательное вещество – гедион, составная часть жасмина, выделенная химиком Firmenich Эдуаром Демолем в 1960 году. Именно Демоль убедил великого парфюмера Эдмона Рудницка опробовать этот душистый материал. В мире парфюмерии Рудницка был белой вороной: прославившись благодаря Femme (Rochas, 1944), которую собрал еще в компании De Laire, он открыл собственную фирму и взялся за духи для Dior – первой стала Diorama (1949). Экспериментируя с гедионом, Рудницка обнаружил, что на другие запахи тот оказывает своеобразный «мескалиновый» эффект – не меняет их, но делает более яркими, насыщенными и прорисованными. Для начала он применил свое открытие, по сути парфюмерный психоделик, к старейшей из парфюмерных форм, все еще существующих в Европе, – цитрусовому одеколону. Получившийся Eau Sauvage (1966) имел колоссальный успех, и в той же манере – она наметилась еще в период работы над Diorama – Рудницка собрал Diorella (1972) и, наконец, Ocean Rain (1990), свой последний аромат. Со временем гедион подешевел примерно в сто раз, и теперь его используют повсеместно, практически в качестве растворителя.

Великие цветочные ароматы 1960-х (Chamade, 1969) и начала 1970-х (Diorella, 1972) отошли от готовых парфюмерных баз и попытались вернуть все многообразие красок женским духам того времени, напоминавшим трафаретные портреты по пояс – в мягких тонах, при полном макияже. Пудрово-зеленый и цветочный Chamade, блестящий и неторопливый, был последним женским ароматом Guerlain в старом стиле. За ним последовала парочка неочевидных величин (пушистая Nahema и чопорные Jardins de Bagatelle), а к выходу Samsara, следующего блокбастера марки, парфюмерия необратимо изменилась – произошло восстание душистой синтетики. Ленин был бы доволен: то была революция не буржуазная, а пролетарская, и началась она с шампуня Prairial, пахнущего зеленым яблоком, в 1977 году. Этим именем – прериаль – во французском республиканском календаре, действовавшем с октября 1793-го по январь 1806-го, назывался девятый месяц года, которому в специальном декрете приписывали «радостное плодородие». Словом, старый режим подошел к концу, и в течение нескольких лет главным ароматом Франции, тем, который ты вдыхал, когда обнимал кого-то любимого, был флуоресцентный зеленый запах яблок «Гренни Смит».