Array Коллектив авторов - Конец привычного мира. Путеводитель журнала «Нож» по новой этике, новым отношениям и новой справедливости

Кроме того, теоретики, работающие в рамках этой теории, спорят об отличиях согласия, данного под влиянием чувств, и согласия как рационального взвешенного решения [4] https://lsolum.typepad.com/legaltheory/2013/12/legal-theory-lexicon-consent.html . Например, Катя любит Петю, и тот целует ее в парке под луной. Девушка не против, потому что она влюблена и хочет физической близости, однако ее согласие – не результат взвешенного продуманного решения: гормоны, чувства, эмоции, романтический контекст подтолкнули ее к тому, чтобы хотеть этого. Совсем другое дело, когда Катя соглашается написать статью: она понимает, что статья станет отличным стартом для ее карьеры, а также поможет ей развиться в профессиональном плане. Ее согласие на этот раз – результат рационального решения, принятого не под влиянием чувств.

Выдуманная ситуация с Катей не кажется такой уж проблемной: мы много чего делаем под влиянием эмоций, а не одного только разума, и это не всегда портит жизнь. Но важно помнить, что эти два вида согласия отличаются, да и сама Катя будет по-разному их оценивать.

Большой вклад в философию согласия внесли споры о том, можно ли оценивать вызывающую одежду или определенное поведение как согласие на секс или даже призыв к сексу. Этот вопрос обсуждается в основном в рамках поведенческой теории, потому что показывает важность вербального выражения согласия.

Распространенность стереотипа о том, что по виду и поведению можно «считать» согласие, приводит не только к неприятным конфузам и скандалам, но и к случаям насилия. Это показывает, что невербальные знаки – слишком двусмысленны и считываются разными людьми по-разному в зависимости от их культуры, воспитания и жизненного опыта. Потому не стоит воспринимать определенный вид или поведение как невербальный знак, а лучше заручиться вербальным выражением.

Как видите, согласие – это не так уж просто, поэтому стоит учитывать личность человека, отношения, контекст и культуру, давая или спрашивая согласие.

Упомянутый выше философ Том Догерти вообще предлагает думать о согласии не как о двух противоположностях «да» и «нет», а как о спектре. Давая согласие в реальной жизни, мы обычно попадаем куда-то между ними, например, склоняемся больше к «да», чем к «нет», или вообще оказываемся ближе к середине, сомневаясь.

Нужно уметь определять примерную точку на этом спектре, чтобы принимать верные решения.

Согласие могут давать не все, не всегда и не на все.

Для того чтобы соглашаться, нам нужно обладать автономией, то есть способностью распоряжаться самостоятельно своей жизнью и делать то, что нам хочется. Кроме того, общество должно признавать за нами нашу автономию: уважать наш выбор и позволять нам поступать в соответствии с ним.

Когда еще столетие назад у женщин не было прав в обществе, они не обладали автономией, а значит, не могли соглашаться в современном понимании: их «да» было всего лишь формальностью. Например, это не Маша соглашалась на брак – за нее это делали родители.

Кроме того, не на все можно и согласиться. Британский философ XIX столетия Джон Стюарт Милль пишет, что мы не можем согласиться на отречение от своей свободы и автономии, ведь с того момента, как мы на это согласились, мы утрачиваем их навсегда. Но автономия и свобода – базовые ценности, это условия для того, чтобы мы вообще могли соглашаться на что-то. Потому из них нельзя сделать объект согласия.

«Действия индивидуума, касающиеся только его самого, признаются не подлежащими ничьему вмешательству единственно из уважения к его индивидуальной свободе; ‹…›. Но продажа себя в рабство есть отречение от своей свободы; это – такой акт свободной воли индивидуума, которым он навсегда отрекается от пользования своей свободой, и, следовательно, совершая этот акт, он сам уничтожает то основание, которым устанавливается признание за ним права устраивать свою жизнь по своему усмотрению. С минуты совершения этого акта он перестает быть свободным и ставит себя в такое положение, которое не допускает даже возможности предположить, чтобы он мог оставаться в нем по своей воле».

Впрочем, автономию и свободу мы признаем не за всеми: маленькие дети не обладают ими в том же объеме, что и взрослые. Да и сами взрослые в состоянии алкогольного опьянения или под действием наркотиков вряд ли способны принимать адекватные решения, а потому теоретики изучают такое понятие, как имеющее силу согласие (valid consent).

Согласие считается действительным, если выполняются такие критерии:

● у тех, кто его дает, есть все необходимые когнитивные способности для этого. Проще говоря, это взрослые люди, мыслящие рационально и не находящиеся под влиянием каких-либо затуманивающих разум веществ. Дети, люди с психиатрическими заболеваниями, пьяные и т. д. не могут трезво оценить ситуацию, а значит, не могут дать имеющее силу согласие;

● те, кто соглашается, должны делать это добровольно. Если я соглашаюсь на что-то под дулом пистолета, понятное дело, мое согласие не может считаться настоящим. Согласие, полученное в результате любого рода насилия, в том числе психологического, не считается действительным;

● люди, соглашающиеся на что-то, должны обладать полной и достоверной информацией относительно того, на что они соглашаются. То есть, если я прошу моего соседа присмотреть за моим котом, не сообщая ему, что у меня, вообще-то, не один, а пять котов, мой сосед не может дать действительное согласие: ведь он не знает всех деталей. Сюда же, конечно, относятся все те случаи, когда мы обманываем или что-то не договариваем, манипулируем и не рассказываем все честно с целью склонить ситуацию в свою пользу. Даже если люди соглашаются на что-то в таком случае – их согласие недействительно.

Однако не все теоретики согласны со всеми этими критериями, да и не всегда в реальной жизни их возможно выполнить. Например, мы часто соглашаемся на что-то, когда пьяны, и не всегда так уж жалеем о нашем решении, как это представляют философы, которые утверждают, что только трезво мыслящие люди могут давать настоящее согласие.

Много споров ведется о том, могут ли люди с психиатрическими заболеваниями давать согласие или нет. Некоторые философы, например Лиция Карлсон [5] https://onlinelibrary.wiley.com/doi/abs/10.1111/j.1467-9973.2009.01599.x , считают, что несправедливо отказывать им в праве на согласие и таким образом относиться к ним как к детям.

Впрочем, и с детьми не все понятно. Определить, в каком возрасте мы становимся полноценными взрослыми, – та еще задача, и наши взгляды на нее постоянно меняются: с одной стороны, возраст сексуального согласия стал ниже, с другой – психологи все больше говорят о том, что миллениалы поздно взрослеют. А потому нельзя сказать, что теория действительного согласия окончательно сложилась: она все еще разрабатывается.