Евгений Шмагин - Руссиш/Дойч. Семейная история

На политинформациях в их классах дети могли чётко и без запинок доложить, каким образом великому Сталину удалось разгромить левую и правую оппозицию, отстояв единственно верное ленинское учение от нападок идейных противников. Комсомол утвердился в роли боевого подспорья большевиков. Вместе с партией во главе с ленинско-сталинским ЦК колебалась и молодёжь, и весь советский народ.

По оппортунистам всех мастей вёлся беспощадный огонь. ВКП(б) во главе с великим Сталиным последовательно избавляла советский народ от иностранных агентов, затесавшихся в ряды строителей коммунизма. Этих вредителей вдохновлял и финансировал империалистический Запад.

Ближе к апогею благословенной жизни, который знаменовал 1937 год, в городе появилась «эмка» с чёрным кузовом. Вскоре компанию ей составили две полуторки, переделанные в крытые повозки того же устрашающего смоляного цвета. Только спустя годы разоблачителям врагов народа придёт в голову замаскировать свой фирменный автотранспорт в благородные фургоны «Хлеб», «Мясо» и «Мороженое». А тогда автомобили для перевозки арестованных, прозванные «чёрными воронами» или, проще, «воронками», разъезжали по ухабам отечества открыто,

не стесняясь и, разумеется, на привилегированных условиях, какие впоследствии достанутся их наследникам – транспорту со спецсигналами.

Расступались перед ними и обеспечивали проезд все остальные единицы моторизованной техники социализма. На необустроенных улицах её становилось всё больше. В Москве, Твери, переименованной в Калинин, как и сотнях других больших и малых городах Советского Союза, тысячи семей, ложась спать, тревожились, не окажется ли сегодняшняя ночь в мягкой постели последней в их жизни, не подъедет ли после полуночи к подъезду машина с чёрным кузовом.

Песенку эту незамысловатую будут распевать ещё много поколений – наследников советских людей 30-

х годов.

После упразднения ОГПУ его полномочия передали Главному управлению государственной безопасности наркомата внутренних дел, где с глубоко почитаемыми погонами капитана на плечах продолжал службу Емельян Игнатьевич Селижаров. В то памятное время пришлось осташковским гэбистам потрудиться что есть мочи.

Наступил решающий час, кульминация многолетнего боя с врагами народа. Партия требовала видимых результатов. И осташковцы не опозорились. Свыше половины арестованных в районе составили жители деревни. Недобитыми кулаками, замаскировавшимися эсерами и кадетами занимались с особой тщательностью.

Из Калинина поступали достаточно расплывчатые инструкции, поэтому пришлось проявить революционное чутьё, чтобы с точностью до запятой исполнить указания по установленному партией и правительством лимиту арестов. Труднее было расслоить врагов народа на

категории – первую, расстрельную, и вторую, либеральную, на отправку в лагеря. В конечном итоге и здесь всё устроилось.

Тройка новообразованной Калининской области в составе начальника УНКВД Домбровского Вячеслава Ромуалдовича, первого секретаря обкома ВКП(б) Рабова Петра Гавриловича и прокурора области Назарова Лазаря Яковлевича в 1937-38 годах в соответствии с разнарядкой рассмотрела дела 17 тысяч арестованных и приговорила 5 тысяч к высшей мере наказания – расстрелу. Всех остальных, за единичными исключениями, тройка отправила на длительные сроки заключения в ГУЛАГ. Приговоры на казнь приводились в исполнение прямо в здании областного УНКВД.

В ликвидационные списки попали и некоторые из бывших коллег Емельяна. Арестованного и подлежавшего расстрелу Якова Лазаревича Герцина Емельян благословил на проводы в калининскую тюрьму его же словами: «Назвался, Яша, груздем – полезай в кузов». Боголюбова-Огорева приговаривали к 10 годам заключения. Именно это решение Емельян воспринял как самое справедливое, хоть чуточку компенсирующее сфабрикованное дело отца.

Незавидная участь ожидала вскоре и самих палачей области. Ещё на пике поисков и разоблачений вредителей расстреляли главного чекиста Домбровского и главного партийца Рабова. Выжил и переродился в адвокаты только областной прокурор Лазарь Назаров, хотя и ему довелось испытать на себе переменчивое настроение родной партии. На всю оставшуюся жизнь зазубрил капитан ГБ Селижаров ставшую крылатой истину француза Жоржа Дантона: «Любая революция пожирает своих детей». В справедливости этой формулы на опыте родного отечества он убедится ещё не раз.

В феврале 37-го, в самом начале периода, который впоследствии назовут «большой террор», Емельян вместе с группой других «передовиков производства» из Осташкова удостоился чести отправиться в Калинин на встре-

чу с маститым германским писателем Лионом Фойхтвангером. Тот как раз завершал свою историческую поездку в Советский Союз и получил аудиенцию у самого Сталина. Всесоюзный староста Калинин уговорил его выступить перед активом области его имени. Кто такой этот писатель с тяжёлой для произношения фамилией и чем он известен, Емельян, как, впрочем, и другие, не знал. Но уже по ходу речи знаменитости, которая едва ли не после каждой фразы прерывалась бурными, продолжительными аплодисментами, всё стало ясно.

Простыми и трогательными словами писатель рассказывал, как десятки, сотни миллионов простых людей во всём мире, а прежде всего на загнивающем Западе, восторгаются необычайно высокими достижениями социалистического строительства и завидуют блаженной жизни советского народа, которая из года в год становится всё краше и краше. И что самое удивительное – больше всех разницу между беспросветным прошлым и счастливым настоящим ощущают не где-нибудь, а как раз в чуде из чудес, уникальном творении нового общественного строя – советских колхозах, которые, по неусыпным наблюдениям немца, ведут сельское хозяйство разумно и с возрастающим успехом.

Весь зал затаил дыхание, когда из уст гостя прозвучало, наконец, любимое имя. Имя того, чей огромный портрет занимал половину задника сцены. Ни в одном государстве на планете Земля нет, по словам писателя, такого выдающегося руководителя, как товарищ Сталин.

– Гордитесь ли вы, калининцы, своим отцом нации? – риторически вопрошал оратор.

Зал ответил всеобщим вставанием и громом рукоплесканий.

– Я, – продолжал Фойхтвангер, – был поражён удивительной простотой и скромностью вашего величайшего из всех великих вождя, непревзойдённого математика и грандиозного психолога, его деликатным, нежным обхождением даже с озлобленными противниками. Я с удовольствием присутствовал на одном из заседаний про-