Александр Ушаков - Ататюрк: особое предназначение

Точно так же он повел себя и с давно уже отслужившими свое старшими офицерами, обвинил их в совершенном непонимании принципов управления войсками.

– Нашей армии, – ничуть не смущаясь присутствием «старой гвардии», во всеуслышание заявил он в офицерском клубе, – совершенно не нужно ее высшее командование. И было бы прекрасно, если бы ее командная структура заканчивалась майорами, поскольку уже завтра из их рядов выйдут прекрасные командиры!

Обиженная «старая гвардия» решила проучить наглеца и поставила Кемаля командовать пехотным полком, очень надеясь на то, что на практике этот воинствующий теоретик сломает себе шею.

Но Кемаль быстро разочаровал их, блестяще справившись со своими обязанностями.

Еще одну причину слабой подготовки офицеров Кемаль видел в их чересчур активном занятии политикой.

– Какой толк, – вопрошал он на очередном конгрессе «Единения и прогресса», благо, что сам Шевкет-паша придерживался точно такого же мнения, – от заседавшего в парламенте генерала? Его дело учить солдат! Повальное участие офицеров в политической жизни гибельно для армии. И именно поэтому Третья армия, многие офицеры которой являются членами «Единения и прогресса», не может считаться современной армией!

И какова же была радость Кемаля, когда такие видные деятели движения, как Исмет и Кязым Карабекир, поддержали его предложение.

Но, увы, дальше разговоров дело так и не пошло.

Да, офицеры перестали посещать партийные клубы, но комитет по-прежнему продолжал опираться на военных.

А вот отношщения самого Кпемаля после конгресса с некоторыми членами комитета испортились окончательно.

С кем именно так и осталось неизвестным.

В связи с этим надо заметить, что выступавший под общим девизом «Спасение империи и контроль над султаном» комитет «Единения и прогресса» являл собой удивительный ансамбль противоборствующих кланов, во главе которых стояло около тридцати лидеров.

А на вершине пирамиды возвышаля странный триумвират в составе Энвера, Талаата и Джемаля.

Странным он был по тому, что даже при всем желании было сложно найти столь различных людей.

И тем не менее…

Надо полагать, что Кемаль не полаждил с кем-то из лидеров, поскольку ему сначала угрожали, а потом дважды (в 1909 и 1911 годах) его пытались убить.

После многих лет, проведенных в подполье, «Единение и прогресс», даже добившись власти, сохранил жесткие привычки подполья.

И его руководители безжалостно расправлялись со всеми неугодными.

Для своих темных дел они использовали профессилнальных убийц из секты федаев.

И если верить воспоминаниям Кемаля, то в течение нескольких недель федаи охотились за ним и даже стреляли в него.

Говоря откровенно, странные это были покушения.

Федаи всегда довдили дело до конца и никогда не промахивались, и Кемалю, если дело обстояло именно так, крупно повезло…

Тем не менее, Кемаль не спешил покидать ряды комитета, хотя и превратился в то время в обыкновенного наблюдателя.

Что же касается высших руководителей партии, то между ними и Кемалем лежапа огромная пропасть, и преодолеть ее он смог только в отношениях с Джемалем…

Летом 1910 года с группой османских офицеров Кемаль был послан на учения французской армии в Пикардию.

И надо ли говорить, с какой радостью и интересом ехал он в даровавшую миру великую революцию страну!

Как только они переехали границу, он сменил феску на фуражку, и майор Саляхеттин недовольно заметил:

– Что ты делаешь? Разве ты забыл, что м представляем наше государство? И все должны видеть, что мы османы!

Кемаль только пожал плечами.

Но когда поезд остановился на одной из сербских станций и один из мальчишек заорал пронзительным голосом на весь перрон «чертов турок!», майор тут же достал из своего чемодана фуражку.

Кемаль с огромным интересом наблюдал за всем происходящим на полях Пикардии.

Но, увы, в империи снова обострилась обстановка, и вместе с военным министром Махмутом Шевкет-пашой его отправили на подавление восстания в Албании.

Шевкет-паша сдержал данное им в Стамбуле слово и со свойственной ему жестокостью принялся уничтожать бунтовщиков.

Сам Кемаль почти не принимал участия в боевых действиях и занимался в основном разведкой.

Албанцы получали оружие из пограничных с ними стран, и он был обязан перекрыть эти пути.

Говоря откровенно, он не был в восторге от своего участия в исполнении жандармских функций по подавлению восстания.

Ведь это был не просто бунт, а борьба двух идеологий: османизма, за который все еще цеплялись младотурки, и национализма нетурецких народов.

Более того, судя по его поведению в Сирии и дальнейшим высказываниям, Кемаль оказался в затруднительном положении: прогрессивно мыслящий человек, он был обязан самым жестоким образом подавлять ростки национального самосознания.

Да и чего особенного требовали албанцы?

Независимости?

Так это естественное стремление любого народа!

Развития своего собственного языка?

Так и здесь не было ничего удивительного, поскольку язык являлся неотъемлемой частью национальной культуры, и любой народ имел право говорить на своем собственном языке!

Да и в желании албанцев видеть на всех ключевых постах в управлении страной своих соотечественников тоже не было ничего странного.

И когда на званом обеде в Салониках немецкий полковник фон Андертен произнес здравицу в честь «великой Османской империи, сокрушившей сопротивление албанцев», Кемаль демонстративно поставил свой бокал с шампанским на стол.

– Турецкая армия, – заявил он, – выполняет свой долг, когда защищает страну от иностранной агрессии и освобождает нацию от фанатизма и интеллектуального рабства! К сожалению, турецкая нация намного отстает в своем развитии от Запада, и главной нашей целью является как можно быстрейшее вхождение в современную цивилизацию! И как турецкий офицер, я не могу гордиться подобными победами!

Все были шокированы его поведением, и особенно словом «турецкий», которое в Османской империи означало «невежественный».

Да и само слово «турок» служило не обозначением национальности, а употреблялось как ругательство.

Кемаль продолжал развивать свои идеи в кругу друзей и не раз заявлял о том, что вся сложность нынешнего положения Османской империи кроется в ее имперском мышлении и что в национальных движениях заложен глубокий исторический смысл.

Конечно, подобное понимание приходило к нему не только под влиянием всего увиденного им за эти годы.

Определенное влияние оказал на него и великий турецкий мыслитель того времени Зия Гёкальп.

Отдав неизбежную по тем временам дань османизму, он стал склоняться к тюркизму – турецкому национализму, который представлял у него уже не какое-то отвлеченное и чисто философское понятие, а реальное явление со своими традициями, фольклором, языком и всем тем, что формирует национальное сознание.