Геннадий Атаманов - Время в моей власти

Погожим летним утром двинулись в путь – на речку, где есть подходящее место для крещения. Путь оказался неблизкий, километров тридцать на машине ехали: батюшка, мой крестный отец – Прохор Григорьевич, Ольгина крестная мать – Евдокия Тарасьевна, и мы с Ольгой. Приехали. Очень красивое место, прямо Горный Алтай! Невысокие горы, хвойный лес, и неширокая, быстрая – но ласковая, теплая горная речка. Место для крещения сам Господь создал: ровный каменный приступок, выдвинутый в реку, а глубина перед ним – по горлышко, и хорошее галечное дно. Зашли мы с Ольгой в воду, батюшка совершил обряд – и трижды нас окунул, положив нам ладони на головы. И вышли мы из воды уже как равные всем православным христианам люди…

Теперь могли и в церковь войти, тем более, что я бороду со времени приезда бритвой не трогал, а крестный подарил мне красивую вышитую косоворотку – и пояс. Ольге подарили платье-таличку и платок. Крестики нам обоим дали золотые. Таким образом, преобразились мы и внешне, и внутренне.

На церковных службах стояли вместе со всеми. И так, день за днем, день за днем, скоро и подошли к другому важному событию в своей жизни – венчанию. Помню, помню, как стояли мы, нарядные, пред алтарем, святыми иконами, и отец Тимофей скреплял наши узы брачные древними святыми молитвами…

После венчания нам устроили веселое брачное торжество – именно так, более веселое, нежели торжественное. Кстати, тут можно и сказать о характере орегонских староверов. У нас в России до сих пор со словом старовер связывается нечто суровое, хмурое, отшельнически-замкнутое. Наоборот : я встретил людей открытых, улыбчивых, гостеприимных – даже, можно сказать, компанейских.

Есть у меня видеозапись нашей орегонской свадьбы: такого искреннего веселья, притом в большинстве своем людей пожилых, я и не припомню. Народу собралось-съехалось довольно много, некоторых видел первый – и последний раз. Как я понял, они просто хотели порадоваться за новобрачных – и одарить хотели! Меж гостями с круглым ярким подносом, уставленным рюмками, ходил так называемый «тысячка» – и с прибаутками собирал рубли для молодых. Да-да, зеленые американские доллары гости называли – рубли. (А мы, особенно в то время – «деревянные»…). Поднос – яркий, с перламутром, золотом, стоит у меня сейчас дома, на подставке. Сувенир. Память…

Смотрю видеозапись – «тысячка» среди гостей ходит, приговаривает:

– Ножками идем, ручками несем – добрые слова скажите, а чашечку позолотите. Одна тарелочка сколько стоит, а я хочу тысячами ворочать!

Гости рюмки выпивали, зелеными «рублями» тарелочку золотили…

– Это на дорогу – чтобы молодые в гости к нам приехали!

В гости не приехали – а сердцем всегда с вами, дорогие мои староверы…

Семейство Мартюшевых под рождественской ёлкой. 2012 год.

У многих ближайших соседей, однако, в гостях мы были: нас даже специально возили показывать, как редкую диковину – людей из России, Советского Союза. А уж нам-то как интересно посмотреть, послушать, поговорить!

Семён Созонтьевич Фефелов, Геннадий Иванович Атаманов и Прохор Григорьевич Мартюшев. Орегон, 1989 год.

Люди были разного уровня благосостояния: у кого дом двухэтажный, даже каменный, и автомобиль новый, шикарный… У Прохора тоже была машина большая, мощная – но «секонд-хэнд». Однако и на ней мы рассекали – будь здоров. Помню, тронулись как-то с места на зеленый свет – а рядом с нами такая шикарная машина, открытый кабриолет алого цвета, а за рулем такая шикарная блондинка! Попробовала она рвануть вперед нас, да Прохор произнес:

– Куда, голубушка, у нас сильнее…

И словно сдуло блондинку!

Пришло время рассказать, на чем держится благополучие орегонской общины. Всего русских в этом штате, как мне сказали – несколько тысяч человек, проживают вокруг столицы штата, города Сейлем, и занимаются в основном фермерством. Используют такое русско-английское словечко: фарма. Ягоду выращивают: клубнику, ежевику. Клубнику я не застал, а ежевику распробовал всячески – и поел, и пособирал… Называют они ее здесь – ажина: кусты – неколючие, а ягода – крупная, почти черная, раза в два больше обычной, дикой, висит большими гроздьями. Ровные ряды кустов тянутся до горизонта, а вдоль рядов передвигаются сборщики: на поясе подвешено пластмассовое ведерко, орудуют двумя руками, притом невероятно ловко – ягода летит, словно черные струи. Наполненные ведерки высыпают в пластмассовые ящики с ячейками, ящики ставятся один в другой, в конце дня приезжает хозяин – и производит расчет наличными с каждым сборщиком. Стопки ящиков подают на грузовик погрузчиком – и отвозят на фабрику в городок Вудбурн. Там на проходной сдают ягоду, получают бумажку – и всё!

Но я и в цех зашел, посмотрел, что с ягодой делают. Двигается по конвейеру, ее промывают, и замораживают – гремит словно камушки, и в таком виде уже идет по всему свету: и на варенье, и на вино, и хоть на что.

На ежевичных плантациях, где я бывал, стоял разноязычный гомон: русский, английский, испанский. В основном испанский – это мексиканские сезонные рабочие. Сначала они идут через Калифорнию, где собирают виноград, а к концу лета добираются и до Орегона. Те мексиканцы, что я видел – невысокого роста, очень ловкие, за ними не угнаться. Начинаем собирать рядом – и через пять минут он уже далеко впереди!.. Вспомнил еще: в конце дня, мексиканка, получив доллары, простонародным бабьим движением сунула их себе в лифчик. Я-то думал, так делают только наши…

А меня с Ольгой наши русские хозяева, конечно, баловали деньгами, давали намного больше, чем мы зарабатывали. Да еще в гости потом приглашали, на ужин… Сами русские на плантации так уж строго-четко не работали, они – хозяева, организаторы процесса. Но если ягоду где-то не успевали убирать, она перезревала, тогда шли все – хозяева, дети, мексиканцы. Тогда и комбайн в поле выезжал, но это – крайний случай, собирает он быстро, но не чисто: обхлопывает кусты, и на транспортер попадает всё – и ягода, и гусеницы, и листья. На комбайне сидят работники, мусор отбрасывают, но за всем не успевают…

Однажды мы с Перфилом на комбайне выехали: он, я, и его дети. Перфил за рулем, а мы все управляемся на площадке: откидываем гусениц, гнилую ягоду, подставляем-убираем ящики. Одна только маленькая Марфа, ухватившись за железный столбик на краю площадки, находится в сторонке, улыбается… Льет дождь, на нее летит ягода, и бог знает что, и белая головка Марфы уже цвета ежевики… Да еще комбайн круто разворачивается!