Дарья Валикова - Чего почитать, если нечего почитать – 2

Но всё-таки книга вышла, небо не упало на землю, и очень быстро подоспел русский перевод. Выяснилось, что сие продолжение, на самом деле, было написано раньше первой книги; в конце 50-х роман печатать отказались, однако посоветовали развить один его эпизод, отсылающий к детству героини. Ли так и сделала – и получилась великая книга под названием «Убить пересмешника». Рукопись же «Сторожа» благополучно пролежала в столе (точнее, в сейфе) более полувека; Ли решит-таки её обнародовать за год до своей смерти (она умрёт, лишь чуть-чуть не дотянув до девяноста).

Итак, действие «Сторожа» происходит где-то лет пятнадцать спустя после событий «Пересмешника», в начале 50-х. К этому времени Джим, брат Джин-Луизы, – уже, увы, умрёт молодым; их лучший друг Дилл отсутствует – у него давно своя жизнь. Сама ныне взрослая героиня, обитающая в Нью-Йорке, приезжает в родной городок навестить старого-больного, но всё ещё активно работающего отца. Его ученик и помощник по имени Генри Клинтон, пробившийся из «белой швали», мечтает жениться на дочери своего покровителя, за которой давно ухаживает.

Джин вспоминает про выпускной бал, где они с Генри «отличились». Надетый Джин для солидности накладной бюст во время танца заметно съезжает набок; выйдя с ней из помещения на школьный двор, Генри помогает избавиться от сего предмета и выкинуть его во тьму. Надо же такому случиться, что тот повисает на стенде «Защити отчизну!». Наутро директор школы, сочтя это за политическую диверсию (ведь время серьёзное, идёт война!), начинает расследование, грозящее исключением и потерей аттестата. И что же? Десятки школьниц из солидарности пишут заявления с признанием: « Сэр, это моя вещь !»…

Но это – кажется, единственное забавное и «греющее» происшествие в довольно серьёзном повествовании, где описывается полностью изменившаяся атмосфера в городе, да и во всём штате в целом. Расовой сегрегации приходит конец, но это приносит в общество не гармонию, а новое напряжение. Избирательные права, которые получили чернокожие, покуда в подавляющем большинстве малограмотные, некомпетентные, не готовые к управлению, могут привести к тому, что во многих населённых пунктах они придут к власти, создав полную неразбериху, и это заранее беспокоит людей ответственных – включая Аттикуса. На этом фоне обостряются фобии белых против чёрных, и наоборот.

И тут возникает новое дело: один молодой негр, сев за руль, насмерть сбивает белого старика; как назло, этот парень – родной внук старой домработницы Финчей, которая воспитывала ещё Джин и Джима. Убитый старик был пьяницей, но что с того? Это так же не имеет отношения к сути дела, как и сомнительное поведение девицы, из-за которой был тот суд в «Пересмешнике». Аттикус – законник до мозга костей, и служит он закону не только потому, что это его обязанность, но прежде всего потому, что верит в его справедливость. Он говорит, что согласится защищать молодого человека только в том случае, если тот признает свою вину. К тому же он опасается, что некая Ассоциация, созданная для защиты от расизма, станет давить на суд, требовать, чтобы присяжными стали главным образом чернокожие, а после дело уведут в суд Верховный, который ныне более благосклонен к меньшинствам…

Идеалистически настроенную Джин-Луизу, которая за эти годы совсем превратилась в северянку-янки, бесят (по крайней мере, поначалу) такие настроения отца, дяди и прочих джентльменов, ей они представляются чистым расизмом… Читатель же волен сам решать, что всё это: расизм? Или просто чрезмерный охранительный консерватизм? Или, может быть, – консерватизм здоровый, вменяемый, подразумевающий, что далеко не все перемены, тем более плохо продуманные, приводят к добру, что необходимо семь (а лучше семижды семь!) отмерить, прежде чем раз отрезать, иначе все лучшие намерения способны привести известно куда?..

Единственное, что не вызывает сомнений, так это важность извлечения рукописи «Сторожа» из небытия и выхода её в свет. Превосходно, что всё было осуществлено самой Харпер Ли, а не оставлено на милость неизвестно ещё каких душеприказчиков. И совершенно понятно, что теперь необходимо читать обе эти книги – по отдельности никакой полноты картины они нам не дать не смогут.

Самый, кажется, известный роман знаменитого в США автора Джона Ирвинга «Мир от Гарпа» («Мир по Гарпу», «Мир глазами Гарпа» в других переводах), по которому снят ещё более известный одноимённый фильм, впервые вышел в России тогда, когда особый ореол вокруг профессии писателя ещё не успел раствориться. Писатель – это было важно, престижно, загадочно, а то, что предлагаемая книга повествовала о жизни, становлении и собственно творчестве писателя в Америке (где, по слухам, даже великому таланту отводится скромная роль развлекателя отдыхающей публики), казалось интересным вдвойне. К тому же, трудно было припомнить американское произведение на эту тему; на ум приходил разве что «Мартин Иден», а более продвинутые могли знать очаровательную повесть Л. Докторроу «Жизнь поэтов», да и там – больше про быт нью-йоркской богемы, нежели про литературу…

Итак, этот роман Ирвинга прослеживает весь путь писателя – от рождения до могилы и даже после: в оставшихся произведениях. Эти самые произведения живут в романе полноценной жизнью наряду с их автором, когда история замысла и создания каждого рассказа, повести, романа, стихотворения органично входит в повествование. «Мир от Гарпа» – это и есть то, что классик назвал образом мира, в слове явленном , то есть неповторимый взгляд на всё вокруг, каковой и требуется от подлинного творца. Мир писателя Т. С. Гарпа, как сформулирует для себя его дочь уже после смерти отца, – это мир, где существуют только безнадёжные случаи. Сам он при жизни утверждал, что писатель, по его мнению, и есть врач, который берётся только за эти самые безнадёжные случаи, чтобы « подарить людям бессмертие. Даже тем, кто в конце книги умрёт. Для них это важнее всего ».

Гарп подразумевал, что этот дар – бессмертие – единственное, что вообще может дать людям искусство; никакой социальной значимости за художественным творчеством им не признавалось. Хотя, как и многие творцы, часто « сам же пытался безуспешно связать их (искусство и прямое служение людям – Д.В.) . В конце концов, он сын своей матери ».

Его мать – Дженни Филдз, медсестра по профессии и знаменитая феминистка по «общественной жизни», – наоборот, свято верит в необходимость социальной пользы искусства и литературы. Как бы то ни было, единственная написанная ею книга под названием «Одержимая сексом» имеет оглушительный успех, чуть ли не превосходящий книги сына, чем вносит весомый вклад в, что называется, «тенденции общественного развития» – женское движение, в частности («Мир по Гарпу» вышел в конце 70-х, когда феминизм в Америке ещё только набирал обороты – Д.В.). Это при том, что книга Дженни является простым безыскусным повествованием о собственной жизни вкупе с посильными соображениями об окружающем её мире, вовсе не претендующем ни на что другое. Название её – лукаво: на самом-то деле, опыт Дженни Филдз в объявленной сфере ограничился одним-единственным и несколько нетрадиционным контактом с целью обзаведения ребёнком. В этом, собственно, и состоял её личный осознанный выбор. Что ж, всякое в жизни бывает: вон, заявляла же, например, у нас Валерия Ильинична Новодворская, что всё, что ей известно о сексе, вычитано в произведениях В. Аксёнова, и хоть по ней – дело это никчёмное, будучи плюралисткой, она не осуждает человечество за его слабости. Вот и Дженни, отличаясь подобной же широтой, никому на свете своих убеждений не навязывает. Кроме шуток: она лишь « хотела доказать одно – женщинам, как и мужчинам, пора наконец научиться строить свою судьбу по собственному разумению, не оглядываясь на общепринятые каноны. И если это убеждение делает её феминисткой, значит, она и есть феминистка ».