Виктор Сесейкин - ВРЕМЯ РАДОВАЛО НАС. Очерки и рассказы

– Вы, ребятки, кучней-кучней ложитесь друг к другу, да шинельными рукавами спины да грудки закрывайте поплотней, легкие не застудить бы…

Он лежит первым в ряду, лицом к двери и постоянному посту дневальных рядом. Есть у нас и командир взвода с новенькими лейтенантскими погонами, весь начищенный и отглаженный, существующий вроде вдалеке. Любит изредка на нас отрабатывать свой командирский голос всякими командами, а больше всего любит крутить на турнике всякие спортивные штучки – «солнышко», «скрепки», делать стойки. Он упруг и силен, легко с земли взлетает на перекладину, за это мы зовем его Гимнастом. Он явно любуется собой, а нам ближе наш старший сержант, он наш главный радетель, заступник, учитель и батюшка с матушкой. Большой, сутуловатый, с рябоватым послеоспенным лицом и огромными руками-клешнями, ходит с выдвинутым вперед правым плечом, вроде увалень, но все делает быстро и точно, во всем опережая нас. И что удивительно – любая военная техника в его руках собиралась-разбиралась, не теряя ни одного винтика, а у нас все растекалось сквозь пальцы, даже простая винтовка Мосина становилась предметом забот. Но он никогда не ругал нас, был нам как нянька.

Сержант прошел, видимо, все войны: от первой империалистической до Гражданской и всех прочих. Были белоказаки, белогвардейцы, была и Монголия с бароном Унгерном, и Китай, и Хасан, и Польша… В общем, перерывов почти и не было. Это был солдат войны.

И вот сержант ходил по казарме и говорил: «Главное, ребята, прикрывайте грудь». Он учил нас, как надевать обмотки, которые у нас вечно падали под нары, разворачиваясь во всю свою змеиную ширину… Он учил нас наматывать портянки, к которым мы поначалу относились презрительно, лишь потом поняв их нужность. Сержант потерял своих двух сыновей где-то на оккупированной Украине, и мы думали, что свои отцовские чувства он отчасти переносит на нас… Но в любом случае никогда больше не встречали мы такого заботливого, человеческого отношения.

За неумелость нас не попрекают и зовут больше по именам: Толик, Санек, Витёк, когда вблизи других командиров нет, при посторонних помкомвзвода крепчает, и мы уже «товарищи бойцы» или «красноармейцы». Можно и его называть и по имени с отчеством, и без, но панибратство пресекается сразу, как и наши попытки подкупить старшего сержанта лестью или подношениями. При этом он говорит так:

– Кого ж ты, глупый, подкупаешь – меня иль судьбу свою: винтовку не подготовишь или миномет вкось установишь – так первый выстрел не туда и попадет. Так что тут, ребятки, поблажек не ждите, как есть инструкция – так и выполняй, её до вас поколения солдат своей жизнью писали, в боях опробовали для нас…

Сколько лет сержанту? По нашим прикидкам, он из тех, для нас былинных, лет, когда Брусилов совершал свой прорыв в Первую мировую, когда рубились белые и красные, в степи под Херсоном шел матрос Железняк, развевались бурки и носились тачанки конной Буденного и батьки Махно – славных времен, которые мы до армии не единожды примеривали на себя. Он из последнего призывного поколения резервистов, значит, точно последние полста лет мог прихватить и первую мировую, и революцию, и озеро Хасан. Для нас-то учебники школьные давали две войны, ну, ещё была Испания, за которую в СССР переживали все, держали карты, где булавками с флажками отмечали фронты республики и генерала Франко, радостно переживали приходы пароходов к нашим берегам с испанскими осиротелыми детьми и радовались за тех, кто брал их на усыновление. Выспрашиваем сержанта, но он не говорлив. Но вот после полевых учений, когда мы кружком располагаемся вокруг него, мягчает и кое-что рассказывает:

– Мирной, гражданской жизни выходит у меня совсем мало, войны для нас как лихорадка-малярия: вроде только приступ прошёл, в себя приходишь, а болезнь опять всё злей и злей хватает… Империалистическую прошёл и гражданскую, крови нахлебавшись выше некуда, на войне в жизнь вышел, семьёй обзавелся, а в народе бунты пошли всякие, в Азии басмачи, и покатилось – белокитайцы, белополяки, японцы, Хасан, Халхин-гол, Польша, Финляндия, всё кого-то защищаем и освобождаем, только шинель скинешь – опять к оружию зовут…

– А семья, товарищ сержант?

– Так под немцем в оккупации, сын-то один, знаю, погиб, о другом вестей не имею… – он поднимается с земли. – Всё. Разговоры окончены. Взвод, стройся! На отработку штыкового боя – шагом марш!..

Штыковой бой – это уже полковой плац, там всякие чучела расставлены. Для нас он как надоевшая бездумная игра: отбой штыком чужого штыка, шаг вперед и прикладом справа в голову, ещё шаг и штыком коли… Ворчим, сержант слышит, но радуется:

– Точно, ума тут не надо, в этом вся мудрость боя – не голова, а само тело должно автоматом решать, куда и как штыком. Думаете, старый зануда дурью мается и вас допекает, нет, парни, потому вбивают вопреки голове вашей, чтоб всё внутрях сидело и действовало само по себе, а как задумаешься – так тебя штыком и опередят…

Мы атакуем сержанта настоящим штыком, а у него в руках шест с пучком тряпья на конце, он нас им и достает, а мы штыком и прикладом отбиваемся. Потом колем, изображая злость, чучела. Халтурим. Занятие считаем никчемным, вот бы до стрельб настоящих добраться…

– Не хотите оберечь себя, – замечает сержант, – образованные, почти десятилетки у всех, а у меня два класса всего, так потому и должны вы себя беречь на войне, последние, считайте, из госрезерва. Перебьют вас – а кому дальше служить – одни бабы да малолетки остались, встала страна огромная под небеса, выше уж некуда. Кончим войну – всё заново строить надо, спецы будут нужны, инженеры, а ваш путь к ним куда ближе… Так что не игра у нас в штыки, колоть – так коли, и не толкай вроде рукой, а всем плечом…

Дальше отбиваем конную атаку. Вроде летит на нас эскадрон с шашками наголо в руке с замахом, а у нас в руках родимая трехлинейка образца восшествия последнего русского императора на престол. Сержант взбирается на пригорок:

– Глядите, коль не успел пулей всадника снять, то одно спасение – винтовка, коль несколько вас – становитесь скорей в каре, ну, квадрат такой, и штыками со все сторон ощетинивайся, а коль один – то одно спасение – опять-таки винтовочка, двумя руками вверх над головой и плечами ее да выверни её магазином наверх, если сабля рубанет – то все ж дополнительная защита, пока сабля в ствол врубится, да пальцы свои по цевью растяни, чтобы от острия сберечь, удар у всадника не в одной руке, он и лошадь поднимет, с такой силой ударит, страшный удар, тут уж как повезет…

– Так война моторов сейчас, с шашками на танки, – тут уж подначиваем сержанта мы.

– И до моторов дойдет, но там все равно человек сидит…