Виктор Сесейкин - ВРЕМЯ РАДОВАЛО НАС. Очерки и рассказы

© Виктор Сесейкин, 2019

ISBN 978-5-0050-3100-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В этот день почему-то заработали висевшие на стене репродукторы, и мы услышали слово «война». Я сразу же выскочил из дома с радостным криком: «Ура, война!», но, поскольку город был пуст, а нам, ребятам, надо было срочно делиться радостью, мы вспомнили, что на берегу реки Ингула, с берегов которой со стапелей сходили большие корабли – линкоры и другие военные корабли высшего класса – будут люди, и побежали на берег, зная, что там будет с кем разделить радость. По воскресеньям там, на вбитых в метрах пятнадцати от берега подмостках, спал после небольшого похмелья дядя Микита – клепальщик завода им. 61-го расстрелянного комиссара. Поскольку он был клепальщиком, он был несколько глуховат, и нам пришлось по нескольку раз кричать: «Дядь Микита, война!» и кидать в него камешки. Он же отвечал: «Хлопци, не шуткуйте, яка ж война? Мы ж с нимцами пакт заключили, только вчера в Германию ушёл танкер», но мы все кричали свое, и он наконец нам поверил: как был в трусах, бросился в воду и поплыл к берегу. Мы же бросились в уже просыпающийся город смотреть карту – через сколько мы будем воевать в Берлине. По-нашему выходило, что дня через четыре. Но оказалось все наоборот: это немец через четыре дня пришел в наш родной город Николаев. А мы в это время пели песню: «Непобедимая и легендарная, в боях познавшая радость побед, тебе, родная наша армия, шлет наша Родина привет», и мы ждали нашу победоносную Красную армию. Но мы не знали того, что уже в немецком плену было больше двух миллионов бойцов нашей доблестной Красной армии, мы ещё ждали, что на помощь к нам придёт с Дальнего Востока знаменитая Особая Краснознамённая Дальневосточная армия под командованием нашего прославленного маршала Блюхера, который в эти дни получил первый только что учреждённый новый орден Боевого красного знамени за номером один. Но мы не знали, впрочем, как и всего остального, что маршала Блюхера уже нет в живых, что он, насмерть забитый сапогами тюремщиков, уже выкинут с самолёта где-то над Уссурийской тайгой, мы не знали и того, что командный состав прославленных дивизий, бригад уже расстрелян как враги народа. Среди расстрелянных в 1938г. был и муж моей матери, служивший в Дальневосточном военном округе в должности помощника командира 2-й отдельной механизированной бригады по хозяйственной части, носивший на тот момент четыре полковничьи «шпалы». А мама, как жена врага народа, отсидев в тюрьме до 1939 года, была выпущена. Нам, детям, говорили, что мамин муж получил новое звание и отправился дальше служить на Северный флот, а потом, что погиб в начале войны. Только через многие годы мы узнали, что он был расстрелян еще в 38-м году вместе с командным составом.

А мы уже оставляли свой родной город Николаев, спасаясь бегством: в город входили немцы. Мой дядя Саша, он же Александр Васильевич Рябовол, воевал ещё в Первую мировую войну и из-за того, что вывел роту из окружения из непроходимых Пинских болот, был представлен к Георгиевскому кресту. И вот ему поручили собрать и возглавить в Николаеве бригаду народного ополчения. В бригаде могло быть тысячи полторы человек. И он получил приказ двигаться из Николаева в сторону Херсона, а там со всей бригадой переправиться через Днепр.

И мы двинулись в указанном направлении. У нас на телеге были погружены винтовки, немного оружия, поскольку оружия на руках у мирных жителей тогда очень боялись наши власти. Поэтому шли практически без оружия. Когда подошли к Днепру, нам долго не разрешали переправляться на нашу, советскую сторону. Боялись то ли диверсантов, то ли прорыва немцев – на всякий случай боялись всех советских людей. Уходили коммунисты, а простых мирных жителей не выпускали.

Меня успела перехватить по поручению отца моя мачеха, проехавшая почти до Херсона, чтобы забрать меня по месту работы отца в Каракалпакию, в город Нукус. Мы как раз окончили седьмой класс. До добровольного призыва мне оставалось два года. Из них один год я пробыл комсомольцем-добровольцем на стройке танкового завода в городе Ташкенте, о чём я впоследствии написал в своей повести «Марш энтузиастов». В 1942 году ушёл на фронт мой отец, участвовал в битве под Сталинградом, был демобилизован по ранению. А в 1943 году пошёл воевать я сам. Мне было 17 лет. К этому времени в нашей семье уже погиб муж сестры отца Антонины полковник Павлов, вернулся без ноги её второй муж Евгений Тарасович Пальцев; была бы расстреляна немцами вместе с грудным ребенком родная сестра Евгения Тарасовича, но её успел за секунду до выстрела столкнуть в расстрельную яму стоявший рядом односельчанин. Она сумела выползти из ямы с грудным ребёнком и спастись, но со следующей облавой её взяли и отправили на принудительные работы во французскую зону Германии. После разгрома Германии она познакомилась в концлагере с украинцем, мастеровым человеком. В концлагере в тот момент уже велись разговоры о том, что в СССР возвращаться не стоит, так как здесь всех вернувшихся из оккупации сажают в тюрьмы или отправляют в Магадан. Поэтому они решили ехать в Канаду, где нужны были рабочие руки и куда уже агитировали украинцев. Так они эмигрировали в Канаду, откуда затем перебрались в США, где вырастили детей. Так в нашей семье появились неожиданные американцы.

Говорят, в допролетарские времена это были конюшни эмира бухарского, а теперь здесь казарма нашей минометной роты запасной стрелковой бригады, куда мы и прибыли в полковую школу. Казарма просторная, из красного кирпича, таким же кирпичом выстланы полы – с ними тоже связана часть нашей армейской жизни: денно и нощно, отбывая наряды вне очереди, мы скребем и чистим их. Хороший кирпич умели делать в далекие времена, сколько его ни скреби – он неизносим, отдраенный нашими саперными лопатками, блестит первородным пожарным цветом.

Во всю длину помещения два ряда сплошных нар, которые разделяются идущими посредине от начала до конца треугольником из досок, это подголовники, заменяющие нам пока подушки, которые, как и матрасники, обещают набить сеном, если привезут. А пока мы спим на тонких однорядных камышовых циновках, подстелив на них тонкие суконные одеяла и накрывшись такими же тощими древними шинелями, или наоборот. Ноябрь. Хоть и Средняя Азия, а холодно.

Наш помкомвзвода старший сержант Матвей Иванович Матюшов, денно и нощно находящийся с нами все недолгие месяцы полковой школы, заменяющий нам всех родных и всех военных начальников, кажется нам совсем невоенным человеком. Учит нас орудовать иголкой и ниткой, шилом, кое-где сам подгоняет нам форму. После отбоя советует: