Юрий Коваль - Дорога длиною в 80 лет. Башкирский театр оперы и балета. Актеры на сцене и за кулисами. Обзоры, рецензии, интервью

А теперь назад, к истокам.

12 мая 1945 года в Новосибирске распахнул двери оперный театр. В тот день давали «Ивана Сусанина» Михаила Глинки. Это было во всех отношениях уникальное, выдающееся событие. Прошло всего несколько дней, как смолкли пушки и фашистская Германия подписала акт о капитуляции, а истощенная войной голодающая страна-победительница открывала новый оперный театр. Фантастика!

Через три года, а именно 3 сентября 1948 года, в театральный коллектив пришло пополнение в лице подростка Бори Торика. Его прияли на работу учеником живописного цеха. Прошел год, и в трудовой книжке способного, схватывающего все на лету уже не мальчика, но юноши появляется новая запись: «художник-исполнитель».

Радиосеть оперного театра связывала живописный цех со сценой. Репетиции и спектакли транслировались, и Борис, корпевший над костюмами и декорацией, сам того не замечая, стал подпевать хору и солистам.

…То были замечательные годы: истосковавшиеся по мирной жизни люди поднимали страну из руин, жадно работали и учились. Борис не был исключением. Подающий надежды художник поступает… в Ленинградскую консерваторию на вокальное отделение.

На сцену Новосибирского театра оперы и балета он вышел студентом (доучивался в местной консерватории). Потом пел в Перми и Уфе.

К Уфе прикипел на долгих двадцать семь лет.

Оперный певец, занятый в основном в классическом репертуаре, он выступал с сольными концертами.

Спеть концерт, пожалуй, сложней, чем спектакль. Там у тебя есть «подпорки»: костюм, грим, партнеры и оркестр. На сцене концертного зала (если не считать аккомпаниатора) ты фактически один на один со слушателями, и эту дуэль надо во что бы то ни стало выиграть. Голос, жест, интонация, артистическое обаяние – весь арсенал брошен на покорение своенравного и непредсказуемого стоглавого существа по имени «публика».

Борис первым в Уфе удачно исполнил «Пять романсов» Дмитрия Шостаковича на стихи Евгения Долматовского, цикл Геогрия Свиридова на стихи Роберта Бернса. Он выступал в авиационном институте, музыкально-педагогическом училище, филиале Академии наук. В студенческой аудитории ему случалось комментировать исполняемое произведение.

9 мая, в День Победы, Борису доводилось давать концерт в госпитале. С трудом смиряя волнение, он пел фронтовые песни инвалидам второй мировой…

6 ноября 1962 года в Башкирском театре оперы и балета произошло знаменательное событие: впервые в Уфе была исполнена «Патетическая оратория» Свиридова на слова Маяковского. По этому случаю был собран мощный хор. В него вошли: Республиканская русская хоровая капелла (Москва), хоровая капелла профсоюзов, хоры училища искусств и музыкально-педагогического училища, хоровая капелла Дворца культуры имени Орджоникидзе, хор Башкирского театра оперы и балета.

Репетицию проводил выдающийся хормейстер Александр Юрлов.

«Выбор солистов оказался, на мой взгляд, удачным, – вспоминал позднее непосредственный участник репетиции профессор института искусств Михаил Фоменков. – Торик обладал голосом красивого, благородного тембра, импозантной – „под Маяковского“ – внешностью, исполнительским темпераментом и даром драматического артиста. Он был, по мнению Юрлова, в одном ряду с Ведерниковым и Нестеренко – солистами Большого театра».

Не трудно представить себе, что перечувствовал Борис перед выходом на сцену: надо было соответствовать великой музыке Свиридова и высоким требованиям Юрлова.

…И вот смолкли последние звуки оратории, в зале наступила напряженная тишина. Через некоторое время она взорвалась аплодисментами. Публика неистовствовала: это был успех, безоговорочный и громкий.

…Общительный, неравнодушный человек, жадный до новых знакомств, встреч и впечатлений, Борис не пропускал ни одного сколько-нибудь заметного события в культурной жизни миллионного города.

Каждый год, чаще всего летом, в Уфе объявлялся столичный или областной драматический театр. Гастроли продолжались едва ли не месяц. Именитые гости жили неспешной, размеренной жизнью: играли спектакли, выступали по местному телевидению, записывались на радио, знакомились с городом, его достопримечательностями и музеями.

Борис исправно посещал спектакли гастролеров, и в газетах оперативно, с завидной закономерностью появлялись его колоритные, сделанные несколькими точными штрихами рисунки. Это были портреты актеров, занятых в спектакле.

Художественный руководитель Малого театра, «адъютант его превосходительства» Юрий Соломин скажет ему позднее в поздравительной телеграмме: «Прошло более двадцати лет со времени гастролей нашего театра в Уфе, а ваши рисунки по-прежнему хранят удивительные мгновения актерского проживания в образе, переданные талантливо великолепным художником».

А еще Борис делал зарисовки старого, исчезающего города. В них были приметы прошлых столетий и щемящая грусть от неизбежных утрат.

Многие годы Борис дружил с основателем Башкирского ансамбля народного танца Файзи Адгамовичем Гаскаровым. Дружба эта не была безоблачной. Они ссорились, подолгу не разговаривали друг с другом, тяжело переживая разрыв. Скупились на похвалу и комплименты: к чему эта сентиментальность? Зато теперь, когда Гаскарова нет в живых, Торик выплескивает наружу свое восхищение этим самобытным, незаурядным человеком, «бунтарем, крикуном и поперечником».

Как самую дорогую реликвию хранит он кассету с голосом Гаскарова.

Файзи Адгамович рассказывает, как познакомился с ним: «Первый раз я увидел его в «Фаусте», в роли Мефистофеля. Поинтересовался, кто он, этот молодой бас, и в чьих костюмах выходит на сцену. Оказалось, в придуманных им самим. Он – и художник, и певец. Это показалось мне удивительным, взволновало. Как раз в тот момент я вынашивал замысел «Северных амуров». Мне нужны были костюмы – театральные, удобные в танце и реалистичные вместе с тем. Я предложил ему: «Слушай, Борис, давай попробуем с тобой башкирские танцы одеть!» Он сначала отнесся к этому с недоверием, но потом увлекся.

Вот эти шапки знаменитые с красным конусом. Мы долго спорили о тканях и цвете, пока он не придумал продернуть черные шнуры по красному фону. Я обрадовался. Таких шапок никогда не было, но они прижились, потому что в них есть и стиль, и реалистичность. Костюмы, созданные Борисом Ториком, запечатлены в книгах, фильмах, документах. По ним сейчас учатся».

«Над „Северными амурами“ мы работали целый год, – завершает рассказ своего старшего друга Борис Яковлевич, – искали этот силуэт, который теперь стал хрестоматийным: летящая мужская фигура, увенчанная пышными мехами, с ярким развевающимся зеляном за плечами. Известный художник Мухамед Арсланов возмущался: „Не было у башкир таких шапок с хвостами!“ Но искусство – это не краеведческий музей, главное – создать национальный характер. Ведь неспроста этот условный тип джигита так всем полюбился, что с тех пор кураисты, певцы, не говоря уж о танцорах, выходят на сцену в этих шапках и зелянах, накинутых на плечи, как чапаевская бурка, по-гаскаровски».