Виктор Сидоренко - Рефлексии

– Руки и губы… Ты не представляешь себе, сколько жестоко-удивительного в них кроется! Губы – это самый прекрасный ужас на теле человека. Они, пожалуй, являются инструментом для того, чтобы сказать, как мы любим человека, и я сейчас не о словах, доносящихся из них; я о поцелуе. Лучший способ сказать о чувствах – поцеловать. Это, если выражаться бюрократически, печать на бумаге о начале отношений. Это словно…

Ты же наверняка чувствовал невозможность и одновременно с ней желание коснуться недосягаемого. Будучи в картинной галерее или же на музыкальном концерте, с одной стороны, тебе удаётся прочувствовать магию, наполняющую окружающий воздух, но с другой – не можешь провести немного трясущейся рукой по этому воздуху; так чтобы мельчайшие частички магической пыли остались блеском на твоей ладони…

– А руки тогда чем плохи? – прервал я ожидаемую тишину.

– Тем же самым, – вздохнув и не сбавляя пафосного минора, ответил мне собеседник. – Момент рукопожатия или просто касания рук – означает взаимную передачу энергии. Ты же никогда не дотронешься до того, кого ненавидишь? И, наоборот, всегда будешь стремиться к любимому. Ужасно лишь смещение данных в примере. Часто бывает, что люди хотят коснуться тех, кто реагирует на это как на укол ножом. Так ужасно…

На этой ноте он встал и вышел из комнаты, я даже не хотел его догонять, да и не мог, ведь его рассказ оставил напряжение, уже вошедшее в состав воздуха. Надышавшись им, я взялся за ручку.

Свет лениво проскальзывал сквозь задвинутые шторы и никак не доходил до кровати, на которой двенадцатый час спал молодой человек. Можно было бы подумать, что он – большой работяга; молодой парнишка, что тащит на себе мать, отца, работая грузчиком или ломая спину где-нибудь на стройке. Правда же крылась под его диваном, куда закатилась бутылка уже тёплого, мерзкого пива.

Евгений всегда говорил, что «хуже тёплого пива только противное молоко с пенкой». В этом он определённо был прав, ошибался лишь в том, что оставил свой алкоголь открытым и, отвернувшись, уснул, ввинчиваясь в диван, как обычно это у него и бывает после пятой бутылки.

Так и осталось загадкой, почему стеклянная ёмкость в итоге оказалась в горизонтальном положении, укатываясь в пространство, которое тринадцать лет назад было для него самым страшным местом во вселенной.

Ранее там прятался детский ужас: волосатые монстры, когтистые приведения, черти и тому подобные бестии. Теперь же там прячется кошмар взрослого человека.

– Бум! – Ветер, поднявшийся в середине дня, распахнул окно и что есть силы закрыл дверь в комнате. Этот звук стал ударом для его похмельно-сонной головы, после которого он перевернулся и открыл глаза. Евгений с удовольствием проспал бы ещё пару (или десяток) часов, но на столе лежала Причина невозможности проваляться весь день в постели. А ему так хочется, особенно сегодня.

За последние пару лет получалось, что его подушка и одеяло знали о нём больше, чем его друзья, а может, и он сам. Мысли – мысли – мысли; циклическая череда идей вращалась внутри головы и отпечатывалась в постели. Словом, место для сна было верным другом Евгения.

Интересно, а умей наша кровать разговаривать, сколько бы она поведала нам? О том, кто мы, какие сны снятся и какие идеи приходят. Она бы могла помнить наши слёзы и восхищения. Наши ошибки и верные действия. Сколько «решающих» сообщений мы пишем на кровати, сколько вдохновлённых заметок создаём, сколько читаем, смотрим и, главное, рефлексируем – фантастика!

«Забавная глупость», – просочилась сквозь мечтания оценка Евгения. О чём только не подумаешь, лишь бы не вставать.

Поднявшись со своего лежбища, вляпавшись в разлитый алкоголь, он посмотрел на одинокий телевизор, заметив, что пыль на нём расстилалась подобно свежесрезанному газону.

«Убраться, что ли…» – щелчком по голове мелькнула эта мысль, но, как и большинство других, она лишь пришла на остановку и после уехала по своим делам.

Старый диван, сохранившийся со времён Андропова, стоял разложенным с тех пор, как его сюда привезли. На нём сжималось от страха постельное бельё с выцветшими уже как пару лет паровозами. Под определённым углом можно увидеть небольшой тайфун, образовывающийся посередине диванного пространства. Его причина – нежелание парня вставить вылетевшую деревяшку основания обратно.

Место для сновидений выделялось среди всех предметов интерьера прежде всего тем, что занимало половину комнаты. Ещё двадцать пять процентов – толстяк-телевизор и изящно расписанный когтями шкаф. Чьи это когти Евгений, не знал, да ему было и не важно.

Нельзя сказать, что его комната была похожа на склеп или шкаф; нет. Это обычное пространство старой постройки, семь шагов в длину, четыре в ширину. Похожим на вышеописанные объекты его делала атмосфера, так упорно поддерживаемая Евгением. Максимально возможно закрывавшие от света тёмно-синие шторы; пыльная мебель и повисший, как на вешалке, аромат дезодорантов и духов, а также выветривающегося алкоголя.

Его квартира была для него самым любимым местом. Несмотря на причудливую атмосферу, ему было важно, что это Его атмосфера. Там он прятался от людей, которых боялся, которых не любил из-за их активности; глупых, как ему казалось, побуждений к тусовкам и веселью. Он гораздо комфортнее себя чувствовал за чтением книг (под телевизором ждала своего выхода «Тошнота»), просмотром фильмов или погружением в рефлексии под музыку.

Как ненавистна ему была клубная атмосфера гламура, псевдоживых и лицемерных людей в заведениях, для этого созданных.

Всё же он знал, что говорить о вещах заранее – плохо, потому решил испытать себя. Однажды он захотел попробовать получить удовольствие от клубной тусовки, но увиденное лишь сильнее оттолкнуло его от подобного времяпрепровождения.

В начале сентября, когда в городе начинало пахнуть осенью, вместе с компанией студентов, что только-только вновь появились в его жизни после летней паузы, он оказался в заведении под названием «Соль».

Там он в мгновение ощутил себя инородно, как камень в почках. Огромная кричащая вывеска, вдоль которой шло неоновое освещение, мгновенно попала на глаза. Опустив голову вниз, он удивился пафосу и максимальному стремлению этого клуба выделиться среди подобных заведений. От начала улицы до дверей расстилалась красная дорожка, в конце которой стояла пара серьёзных мужчин. Над перечисленным повис балкон, опиравшийся на столбы, и в итоге всё строение напоминало античную архитектуру. Весь эпатаж и нарочитый блеск наружного мира оказались, как и стоило ожидать, пустыми, стоило только зайти внутрь. Небольшая, как школьная парта (возможно, это она и была), стойка диджея, длинный бар, лестница на второй этаж, а также клетчатый и пока ещё полупустой танцпол. Те, кто уже был готов к нему, двигались там, а компания студентов, как жуки, разбежалась по заведению, и в секунду Евгений остался один. В другую секунду ему стало невероятно скучно, а чуть позже и отвратительно. Быстрая бессердечная музыка стучала молотком по его ушам. Повсюду летали улыбчивые люди; его же интересовал единственный вопрос: «Почему? Почему им весело, а мне – нет?. Эта улыбка… настоящая или притворная; пьяная или чистая?»